сВободнЫе

Киваю и растеряно скрещиваю на груди руки. Возможно, я перешла черту, ведь, в конце концов, о Саше мне ничего не известно. И, тем не менее, интуиция подсказывает мне быть наготове: кто знает, что меня ждет.

Мы останавливаемся около кривого, изломанного здания в стиле деконструктивизма, которое визуально отражает всю агрессивность и враждебность местных взглядов, и я тут же чувствую, как в тугой узел поочередно скручиваются мои органы: чего ожидать от учеников данной школы? Наверняка, они такие же непростые и замысловатые, как и острые, титановые пики, тянущиеся к небу из кирпичного фасада. Саша хлопает дверцей, а я срываюсь с места только после нескольких громких вздохов и мысленного пинка под зад. В конце концов, чего именно я боюсь? Перемен? Людей? Осуждения? Нужно проще относиться к тому, что сейчас со мной происходит. Неважно, что будет дальше, главное – я не перестану быть той, кем я всегда являлась. А мне ведь многое пришлось пережить, не самое хорошее. После побоев некоторых маминых ухажеров, после поздних походов в клуб, разговоров со смердящими алкоголиками, танцовщицами, наркоманами – нынешнее состояние дел не должно внушать мне никакого ужаса. Вот только неясно, почему же так сильно хочется сорваться с места и броситься наутек.

За то время, пока мы доходим до огромных, стеклянных дверей, меня успевают осмотреть и отсканировать сотни любопытных и удивленных взглядов. Я стараюсь не обращать на них внимания. Иду, держусь рядом с Сашей, но, то и дело, ловлю себя на мысли, что неосознанно сжимаю в кулаки руки.

– У нас есть правила, – говорит Саша по пути в кабинет директора, и я концентрируюсь на его голосе, одновременно пытаясь абстрагироваться от окружающего мира. – Прогулы – плохо. Форма – хорошо. Внеклассная деятельность – очень хорошо. Драки – отлично, но, если честно, я бы не советовал. Захочешь пустить слухи – дерзай, источник не найдут, уверяю. А вот если решишь выяснить с кем-то отношения – сто раз подумай. Последствия печальные и обычно обсуждаемые. Бурно обсуждаемые.

– Просто Беверли-Хиллз.

Саша усмехается, а я осматриваю огромные окна, из которых состоят почти все стены школы. От того мне кажется, будто я попала в бесконечный, светлый лабиринт из чьих-то лиц, отражений, зеркал. Удивительное зрелище. Свобода повсюду, и одновременно нигде.

– Ты учишься здесь всю жизнь. – Это не вопрос, но Саша все же отвечает.

– Да. Сколько себя помню – постоянно тут.

– Удивительное пренебрежение к тому, что в глазах других делает тебя счастливчиком.

– Что именно? Окна? Алгебра? Итоговые экзамены? Или, может, ежемесячные сборища в актовом зале, где рассказывают, кто и когда прокололся?

– Видел бы ты мою прежнюю школу. Не выделывался бы.

– Да это не школа, а Колизей. Каждый день – борьба то с учителями, то со сверстниками.

– Везде так.

– Не везде, – вдруг серьезно отвечает парень, и я неосознанно перевожу на него взгляд. – В обычных школах дети просто хотят быть лучшими. А в моей школе все рвут глотку за то, чтобы не стать худшим.

– Какая разница?

– Большая. Стремление развиваться или стремление пройтись по чужим головам? Я не знаю, как там – за пределами моей прочной скорлупы – но у нас здесь сплошное соревнование. И цель – не стать победителем. Да, все хотят выиграть. Но еще больше все хотят выиграть у кого-то. Обойти кого-то. Унизить. Поразвлечься. Самоутвердиться за счет его неудачи, а не за счет собственной победы. Это напрягает.

Саша говорит так, будто, действительно, знает, в чем дело. Будто прошел через подобное, и не один раз. Поэтому я поправляю волосы и тихо спрашиваю:

– А ты, к какому же типу относишься?

– Угадай, – он кривит подбитую губу. Едва ли крутой парень искал бы спасения посреди ночи в каком-то вшивом мотеле. – Если ты думала, что дружба со мной облегчит тебе жизнь, ты сильно ошибалась.

Теперь я слышу обреченность. Саша улыбается, а я все равно вижу, как ему обидно. В чем он провинился? Почему-то я уверена, он не сделал ничего такого, что чуждо всем, кто учится в этой школе. В очередной раз поражаюсь тому, насколько жестоки именно дети. Они грызут друг друга похлеще взрослых, не имея на то никаких причин. А главное – им кажется, что они поступают верно. И тут уж сложно понять, в чем именно загвоздка. Наверное, все зависит от самого человека, от его качеств. Однако, вот уж парадокс, наше современная тинэйджерская толпа заведомо исключает понятие личности. Ведь если ты не со всеми – ты против всех. Если ты не такой же – ты чужой. То есть надо быть кем угодно, лишь бы не тем, кем ты являешься на самом деле.

– Я вообще-то о другом подумала, – бодро восклицаю я и на удивление просто сокращаю огромный, ледяной метр между нами. Теперь наши руки соприкасаются, и Саша недоверчиво вскидывает брови. – Мне-то ловить нечего, но вот ты можешь купаться в лучах моей славы.

Надеюсь, парень поймет мою шутку, и, к счастью, вижу, как он широко улыбается. Не хочу, чтобы Саше было плохо, пусть это и звучит нелепо. Мы едва знакомы, с чего я вообще должна о нем волноваться? Но что-то мне подсказывает, что нам надо держаться вместе.