Свободные отношения

— Не надо, — ворчу в ответ, полностью сдаваясь. Его не переубедишь! Осел упрямый!

Натягиваю неоново-салатовый купальник, невольно отмечая, что мне нравится отражение в зеркале, что на фоне смуглой кожи он выглядит потрясно.

— Потом полюбуешься, — он бесцеремонно тянет меня наружу, и через минуту мы уже в воде.

Я неторопливо плаваю из стороны в сторону, а Мартынов накручивает вокруг меня круги: то кролем, то брассом, то на спине. В освежающей воде становится чуть легче, голова перестает гудеть, слабость похмельная проходит, а когда через полчаса возвращаемся в бунгало нападает зверский аппетит.

Нам привозят чудесно сервированный завтрак, и мы снова устраиваемся на открытой террасе.

— Тебе нельзя пить, — категорично произносит муж.

— Я тебе об этом и говорила!

— Твоя норма не десять глотков, а семь, причем не за раз, — продолжает он задумчиво, — больше нельзя. Ты потом становишься мягкой, как глина, что хочешь, то и лепи. И напоить тебя дело плевое.

— Знаю. — тут же вспоминаю, как Ирка меня напоила, а потом на моего мужика забралась.

Стоп! Это в прошлом. В прошлой жизни, которой больше нет. Ни Ирки больше нет, ни мужика того. У меня теперь муж есть. А все остальное не имеет смысла вспоминать.

— А еще тыне умеешь говорить нет.

— Я много чего не умею,

— Не огрызайся. Тебе еще учиться и учиться себя контролировать.

— Илья, давай с утра без нравоучений? Да. Я налажала. Опять. Бывает.

— Варь, тебе напомнить, что именно бывает, когда голова на плечах перестает варить?

— Не надо. Если хочешь — поругай меня.

— За что? Я сам предложил этот эксперимент. Мне надо было посмотреть.

— Посмотрел? Понравилось?

— Нет. Но будем работать с этой проблемой.

Я махнула рукой и поднялась из-за стола. Самое упертое создание на свете. Я не понимаю почему он столько времени на меня тратит. Зачем ему это надо? Что за стремление все разложить по полочкам, разобрать меня на атомы, а потом собрать снова?

Уже ухожу, но тут в спину прилетает хитрое:

— Ругать не буду, а вот накажу с удовольствием.

Вскакивает следом за мной, а я с писком бегу прочь, прекрасно зная, что от него не уйти. Ловит через несколько шагов, щекочет, так что от смеха задыхаюсь, а потом тащит в спальню.

Я сопротивляюсь, отбиваюсь для вила, пытаюсь его укусить, за что лишь сильнее к себе прижимает.

Пинком открывает дверь, и забрасывает на кровать, а потом рывком стаскивает с себя трусы, с залихватским видом отбрасывает их в сторону и с победным воплем индейца набрасывается на меня.

Мне так смешно, что даже смущаться забываю, угорая от того, что вытворяет мой муж.

Господи, ну что за придурок!

***

В наш предпоследний день, накануне отлета на меня нападает тоска.

— Чего грустим, Вареник? — спрашивает, утягивая меня к большому креслу, стоящему в углу. Плюхается на него и меня сверху чуть ли не насильно усаживает.

— Возвращаться не хочется, — признаюсь с горьким вздохом.

— Прочему? — наглые руки бесцеремонно широкий подол кверху тянут, удобно устраиваясь на обнаженных бедрах.

— Здесь словно сказка, а там — серая реальность.

— Не драматизируй. Уедем в Англию, заживе-е-ем, — говорит, а взгляд устремлен туда, вниз.

Вот и разговаривай с ним, делись сокровенным! Я ему про душевные муки, а он как всегда нижней головой думает!

— Не сомневаюсь, — ворчу недовольно, делая попытку слезть с него.

— Сидеть, — командует, одной рукой удерживая, а второй завязки на брюках распутывая. Чуть приподнимается, спускает одежду, выпуская на свободу своего бойца в полной боевой готовности.

А у меня внутри сразу все плывет, плавится, завожусь моментально.

Задрав платье до пояса, сдвигает в сторону полоску белья и усаживает меня сверху, проникая так глубоко, что даже колет, сладко, чуть больно. Смотрит бессовестно туда, где тела соприкасаются. У меня дыхание сбивается от его взгляда. Сплошной порок и ни грамма стеснения.

— Ты красивая, — проводит пальцем по раскрытым губкам, останавливаясь на чувствительной точке. Гладит, медленно, задумчиво, — я хочу, чтобы ты перешла на эпиляцию, гладенькая была. И вот здесь, — вычерчивает пальцем на лобке узор, — сделала маленькую тату.

— Даже не мечтай, — я как-то была на эпиляции. Сбежала в середине процесса, не в состоянии терпеть такую боль, так это были всего лишь подмышки! Так что никогда и ни за что. Лучше уж бритвой. Три минуты и красиво. — никаких эпиляций и тату!

— Отказываешься? — хищно прищурился.

— Да!

Толкает вверх. Резко, глубоко. Охаю, цепляясь за его плечи.

— А мне кажется, что мы с тобой договоримся, — снова толчок, и по венам лава катится, — и ты сделаешь, как я говорю.

— Не мечтай. Ой, — очередное движение, от которого внутри сводит сладкой судорогой. Илья пальцами настойчиво ласкает, продолжая свои движения.

Изнемогаю. Прикрываю глаза, тону в ощущениях.

И тут…

Открывается дверь, которая, оказывается, была незапертая! И в номер входит уборщица, толкая перед собой тележку!

Меня холодный пот прошиб от стыда и ужаса. Попробовала вскочить с Ильи, но он лишь талию крепче сжал, с силой усаживая на себя до самого конца и не давая пошевелиться.