Мы из разных вселенных. Для меня то, что он сделал — предательство, грубое, подлое, а для него — ничего не значащий элемент. Он хочет, чтобы я приняла его поступок, проглотила, как нечто само собой разумеющееся и дальше с улыбкой шла, будто ничего не случилось.
Я так не могу! Это невозможно!
Он нагоняет меня уже в холе, хватает за руку, вынуждая остановиться.
— Убери свои грязные лапы, — уже рычу, — не смей ко мне прикасаться!
— Варвара, послушай, — удерживает, не смотря на отчаянное сопротивление,
— Не хочу, — зажимаю уши руками, — я ничего не хочу! Оставь меня в покое! Уходи! Вали к своей королеве растяжки!
Илья встряхивает меня, как куклу, прерывая набиравшую обороты истерику.
— Я никуда не пойду. Останусь здесь, с тобой.
— Не надо мне одолжений! — толкаю его в грудь, вынуждая отступить, — катись на все четыре стороны! Я возвращаюсь домой! В Москву.
Мартынов не так спокоен, как хочет казаться. В голубых глазах шторм бушует, крылья носа трепещут. Он злится на меня! Он спутался с какой-то шалавой, и еще смеет на меня злиться!
— Никакой Москвы. Здесь останешься. Со мной!
— Ни за что! Мне такие игры не нужны! Это слишком больно!
— Пройдет. Сама потом поймешь, что так надо.
Не представляю, как тут можно понять? Принять???
— Не пойму! Слышишь, Ильюш. Не пойму никогда! Потому что это неправильно! Потому что мне плохо! Ты сделал мне больно.
— Потом будет легче!
— Потом? То есть это еще не все?
— Все? — он усмехается, снова надевая хладнокровную маску, — мы с тобой, милая, только в начале пути. И он будет долгим.
— Долгим? — тупо переспрашиваю, обливаясь внутри кровавыми слезами.
— Длиною в жизнь.
— То есть я всю жизнь с тобой страдать должна?
— Варь, тебе сейчас плохо, поэтому ты не видишь всей картины целиком. Ты еще мне спасибо скажешь. Просто поверь, все у нас будет отлично. Надо только приложить немного усилий.
Молча разворачиваюсь и иду к выходу.
Мне нечего сказать. Я умираю, а в нем нет и капли раскаяния, он говорит о каком-то светлом будущем. Стратег, мать его. Сенсей гребаный.
Домой приезжаем в полнейшей тишине. Мартынов отпускает водителя, а я, не дожидаясь его, иду в нашу комнату, беру ночную рубашку, свою подушку и выхожу оттуда:
— И куда ты собралась? — спрашивает, лениво наблюдая за моими действиями.
— Куда угодно. С тобой в одной постели я больше спать не буду.
Он не дает пройти мимо себя, останавливает, схватив ща руку.
— Сегодня можешь идти, но в будущем давай без таких дешевых демонстраций.
— Спасибо, что разрешил, — огрызаясь, выдёргиваю свою руку из захвата и стрелой пролетаю мимо него, потому что, когда он рядом — сердце мечется раненным зверем, не понимая за что в очередной раз предали.
Устраиваюсь в гостевой комнате. Забираюсь в холодную постель, накрываюсь одеялом и плачу. Горько, прижимая руки к груди, в надежде хоть немного унять пульсирующую боль.
Что со мной не так? Почему история повторяется? Что я опять сделала не так?
Утром проснулась ни свет, ни заря и вышла на кухню. Скорее по привычке, чем из-за желания, открыла холодильник, растерянным взглядом водя по продуктам. Аппетита нет, настроения нет, желания жить тоже нет. Впрочем, слезы тоже закончились, оставив за собой пустоту.
Надо прекращать эту пытку. Расставаться с Ильей, возвращаться в деревню, где все просто и знакомо. Ставить крест на личной жизни, закрыв сердце на замок, чтобы больше ни один предатель не смог подобраться. Хватит с меня. Наелась до отвала.
Захлопываю холодильник и испуганно вскрикиваю, потому что Мартынов стоит неподалеку, привалившись задом к кухонному гарнитуру, руками опираясь на столешницу по бокам от себя. Смотрит на меня пристально, исподлобья, а потом мрачно произносит:
— Развода не дам.
Будто мысли читает. Паразит.
— Дашь, — киваю убежденно, — у нас с тобой все равно ничего не выйдет.
— Выйдет, — его уверенность просто убивает, горячим ножом заново вспарывая еда засохшие раны.
Только махнула рукой, намереваясь уйти, но Илья преградил дорогу. От неожиданности налетела на него, уткнулась носом в грудь. Будто раскаленным железом приложили. Так больно! Предатель!
В сторону отскочила, сердито глядя на него.
— Садись, — отодвинул стул, приглашая к столу.
— Не хочу.
— Варя, не говняйся. Нам надо поговорить.
— О чем? Хочешь поделиться очередными подробностями? Поведаешь какая у нее интимная стрижка?
— У нее эпиляция. Она гладкая как коленка, — усмехается снисходительно.
Удар в солнечное сплетение. Больно. Обидно до слез.
— Да пошел ты!
Снова делаю попытку уйти, но он снова ловил меня и силой усаживает на проклятый стул.
Кто бы знал, как я ненавидела его в этот момент! До дрожи в руках, до кровавых всполохов перед глазами. Больше, чем Рому! Во много раз больше! Потому что всегда считала другом, надежным, преданным, а оказалось он ничуть не лучше проходимца Неманова!
— Все. Хватит — произносит так строго, что затыкаюсь. В этот момент передо мной не Илья, с которым в одной песочнице копались, а Мартынов-младший, такой же упертый, требовательный, не терпящий неповиновения мужик, как и его отец. Мурашки по хребту и острые когти с новой силой в сердце впиваются.