Наутро Эдип встал и снова направился в библиотеку. За ним повсюду следовал Тиресий – спокойный, тихий, он шел всегда чуть позади царя, и его темная фигура придавала Эдипу уверенности в том, что он еще царь, что никто не посмеет напасть на него со спины, пока она прикрыта пугающим всех его подданных стариком. Он желал бы говорить с Тиресием – обо всем, что встречается ему, обо всем, что его окружает, но, одновременно, он не знал, о чем именно и следует ли рассчитывать на ответы прорицателя или необходимо, оглянувшись на прошлое, на собственное мудрое правление, вновь увериться в самом себе, даже если Креонт, Полиник и юный Этеокл охвачены самыми жестокими сомнениями. С этой поддержкой в лице Тиресия, подоспевшей так вовремя, хотя и, с другой стороны, так непоправимо запоздалой, Эдип ощущал себя ребенком, которому велели играть самому, а он, все еще не решаясь и не осознав собственную нежданную свободу, оглядывается на мать в надежде на благосклонный жест или ласковое приказание.
Войдя в библиотеку, Эдип изумленно замер: на полу, подстелив грубый кожаный плащ, спал вчерашний гонец, принесший известие о смерти Полиба.
– Этого человека следует разбудить, он может рассказать тебе нечто весьма важное, – еле слышно прошептал Тиресий.
*
О моя Иокаста, я запомнила каждый твой сон! Тебе снились далекие острова, их было множество, и они перемещались по океану произвольно, хаотически меняясь между собой местами, так что никогда нельзя было точно определить, где они расположены и они ли это в действительности. Ты будто бы стояла на берегу одного из них и наблюдала за срывающимся полетом белых морских птиц, у птиц этих не было теней, ничто не притягивало их к земле, кроме их собственной воли и силы человеческой привычки. Поступь твоя была столь легка, что песок не скрипел под ногами и не хранил отпечатков твоих босых ступней, ты вглядывалась в даль и не видела ничего, кроме матового блеска воды и изменчивых небес, даже самое строгое знание о порядке вещей не дало бы тебе представления, где ты находишься и чего ждешь на этом родном, но словно бы давным-давно позабытом тобой берегу.Ты закрывала глаза, а затем вновь открывала их, и вот уже весь пейзаж тебе представлялся плоским и наивным, как картинка из детской азбуки, волны переливались, птицы, точно нанизанные на невидимые проволоки, то взмывали вверх, то камнем устремлялись в море, да и твоя собственная фигура, светлая, почти призрачная, будто парила над берегом. Внезапно мнилось тебе, что кто-то на тебя смотрит, ты оглядывалась, и ощущение нарисованной действительности еще более охватывало тебя, бедная моя Иокаста, ты была уверена, что и сама нарисована, что являешься лишь деталью рисунка, разглядываемого незнакомцем с седыми кудрявыми волосами и глубоко посаженными синими глазами. Но то был обман. Какое же блаженство для меня было обманывать тебя!