Она сидела посреди того же самого кажущегося ей теперь маленьким зала рядом с другими экспертами комитета и слушала монотонную речь одного из заместителей Мелджена. Ночь, проведённая в кресле, не лучшим образом отразилась на самочувствии Эмри: она чувствовала себя абсолютно разбитой, но даже это было лучше, чем лежать одной в спальне, опасаясь будущего, думая о том, где теперь её дочь и что на уме у Роулса. В кабинете Гения она смогла хотя бы ненадолго сомкнуть глаза.
Во что она превратилась с того момента, когда выступила в этом зале с речью? Точнее говоря, что от неё осталось? Иногда Эмри казалось, что она столь многому пошла на уступки, лишь бы соответствовать той себе, которую она представляла, выступая здесь в тот февральский день. Другая, семнадцатилетняя Эмри, готовая на всё для защиты свободного мира, с какой глупой искренностью она верила в то, что это «всё» ограничится только годами работы в комитете. Жертва, которую она принесла, оказалась несоизмеримо больше, и Эмри уже не была уверена в том, что, знай она своё будущее, она сказала бы тогда всё то же самое.
Теперь, когда её близкие были в опасности, она практически лишилась страха и вместе с ним боялась утратить осторожность, необходимую для их спасения. Она уже знала, что её дочери нет в секторе, но всё же без конца оглядывалась, надеясь увидеть её в толпе. Время от времени она бросала взгляд на Гения, сидящего в первом ряду. Десяток мест слева и справа от него пустовали, и Эмри не могла понять, какие чувства у неё это вызывает. Мелджен, в друзьях у которого были чуть ли не все богатейшие люди мира, не удостоился даже того, чтоб его единственная дочь пришла с ним попрощаться. Эмри, конечно, понимала, что людей в зале было бы гораздо больше, если б не иррациональный страх перед А-17, но всё же. Это были точно не похороны её мечты.
Но всё это было совершенно неважно. Эмри не понимала, в чём заключается план Роулса по спасению Эс, она даже начала сомневаться в том, что у него вообще есть план. Джим отказался обсуждать с ней эту тему, но зачем-то привёз в сектор Анну, как будто не догадываясь о том, в каком свете та увидит происходящее. Последнее и причиняло Эмри невыносимую боль: её дочь, с которой она всегда была всегда так близка, считала своего отца героем, а её…
Эмри даже не знала наверняка, что думает о ней её дочь. Но по тому, что та категорически отказалась с ней говорить, она примерно догадывалась: Анна уверена, что Эс в тюрьме из-за её предательства. Джим не смог её переубедить или… он даже не пытался?
В любом случае для Эмри это было почти так же тяжело, как то, что оба они находились в опасности. И возможно, Анна, втянутая во всю эту историю, была даже в большей опасности, чем Эс.
В последнем, впрочем, Эмри ошибалась. В тот самый момент, когда она сидела в зале, предаваясь мрачным мыслям, Джил, как следует подготовившись, направлялась в камеру Эс, чтобы привести приговор в исполнение. Точнее говоря, никакого приговора не было, но Джил совсем не намеревалась ждать очередного перепада настроения Гения, чтобы воспользоваться данным ей правом. Кроме того, она не доверяла Роулсу и подозревала, что он придумал что-то, чтобы освободить Эс, при этом оказавшись как бы ни при чём.
— Доброе утро, — сказала Джил, не сумев скрыть торжества в голосе.
Эс даже не посмотрел на неё. Он сидел, уставившись в одну точку перед собой и что-то повторяя шёпотом. Она не была уверена в том, что он вообще её заметил.
Джил в отличие от своего отца не была жестока, но созерцание того ничтожества, в которое Эс превратился за несколько дней без внешней памяти, не могло её не радовать.
Джил вздохнула и потянулась к кобуре. В этот момент он, конечно, перестал её игнорировать.
— Последнее желание, — сказал он по-английски. Потом ещё помолчал и повторил то же самое.
— А ты разве не слышал, что в Третьем секторе не практикуется последнее желание? — спросила его Джил. — Ты же был специалистом по региону, дорогой мой.
— Последнее желание, — сказал он всё с той же ровной интонацией. — Я заплачу.
Джил рассмеялась. Она понимала, что он забыл большую часть слов даже на родном языке, но это предложение её заинтриговало.
— Так чего тебе надо-то? Ты вечно у меня чего-то просишь, мне это уже надоело.
— Память и семья.
— В смысле ты хочешь, чтоб я вернула тебе твою внешнюю память?
Она продолжила смеяться.
— Семья, — упрямо повторил он.
— Ты что, ещё и с семьёй хочешь увидеться? Серьёзно? Ой, я не могу больше смеяться. Может, вы пикничок ещё устроите все вместе во внешнем городе? Знаю там отличные места. Вы такие милые ребята, все до одного.
Но чем больше она над ним издевалась, тем меньше у неё оставалось решимости в него стрелять.
— Ты узнаешь, что хочешь. Клянусь.
Джил придвинулась к нему настолько близко, что если б она высунула язык, то могла бы облизнуть его ухо. Не то чтобы она собиралась это делать.
— А что именно я узнаю?
— Эмри и Роулс. Я сдам их. Приведи мою дочь.
«Ого», — подумала Джил, удивившись и тому, что он способен на такие сложные высказывания, и тому, что он вдруг решил оговорить свою жену.