Свободный Охотник

Встретились наконец. ОН. Прилетел, ненадолго прервал свою страшную игру. Удрал, вырвался из ядовитых объятий гостеприимных гипов, чтобы затаиться, выждать, пересидеть информационную истерику, одолевшую вдруг Метро, причиной которой, собственно, сам же и стал. Новый гип Узора, вот такая приятная неожиданность. Наконец-то ОН — рядом с ней. До сих пор их встречи сводились к общению по Всеобщей, ни разу маршруты их «Универсалов» не пересекались — с того рокового момента, когда твари нашли «Черную дыру». Так было нужно. Лихорадочная подготовка к совещанию, метания из Фрагмента во Фрагмент, походная жизнь по кораблям. Время не тратилось ни на что постороннее. Только связь по Всеобщей — единственная ниточка. Теперь же, когда, казалось бы, они снова вместе, именно теперь…

— Можно к тебе присесть? Не прогонишь?

Именно теперь не получается посмотреть ЕМУ в глаза. Конечно, неловкость и без того сковала бы их двойную радость, потому что разлука была долгой. ОН тоже чуть-чуть смущен, надо же, ОН подсаживается к ней в кокон, стараясь не коснуться неподвижного тела, закрытого мягкой пленкой…

— Что случилось? — Свободный Охотник встревожен. — Ты здорова? Бормочешь чего-то там, бормочешь…

Очень просто: она все поняла. Все-все. И то, почему ОН не стал до совещания ничего ей рассказывать, как она ни допытывалась, и то, почему избегал личной встречи, ограничившись иллюзорной близостью информационных сгустков. И никакой, оказывается, он не «ОН», смешно было даже мечтать, а просто… как все просто… Он боялся, что она догадается. Она догадалась. Не сразу, но крепко и навсегда. И лучше бы они вдвоем сгорели в окруженном врагами санатории, красиво взявшись за руки, чем всю жизнь сгорать от припрятанных поглубже фантазий.

— О чем ты? — искренне удивляется Свободный Охотник.

Глупый. Большой, а глупый. Если он сам раскусил эту поганенькую тайну, когда дочь гипа рассказала ему полную историю своей матери — еще там, в «Черной дыре», — почему кто-то другой не мог сделать того же, когда он рассказал собственную историю? Из двух историй сложилась одна. А санаторий «Черная дыра», в котором два осиротевших подростка прожили вместе шесть Единиц — ключ разгадке… Вспомним, что сделал доблестный Неуловимый, сбежав из плена? Первое, что он сделал, связавшись по Всеобщей с наивной взволнованной Хозяюшкой — показал ей изображение какого-то человека. И она все-таки вспомнила! Это был погибший мамин друг. Тот, из-за которого мама часто плакала. Да, теперь она все поняла, объяснения теперь не требуются. Маминым другом был прежний гип Узора, вот так! Им был отец Неуловимого, который, как и мать Хозяюшки, прекрасно знал о затерянном в Метро санатории. Потому-то оба родителя, не сговариваясь, и отправили своих детей прятаться в одно и то же место — место их тайных любовных встреч! Вот тебе и ключ. И вообще, зачем надо было столько времени притворяться, обзываться «Хозяюшкой», ведь уютная «Черная дыра» наверняка принадлежала гипу Узора, отцу Неуловимого!

— Ну, ты меня чуть не напугала, я уж думал, что-нибудь случилось.

Разве ничего не случилось? Да как же можно так говорить, если… если…

— Ну и что с того, что наша база неизвестно кому принадлежала? — Свободный Охотник легко успокаивается. — Я надеюсь, мы не станем оспаривать между собой право собственности на объект, которого больше не существует?

…если «право собственности» здесь ни при чем! Да как же он не понимает!

— Чего я не понимаю? — он устало посмеивается, наклоняясь к лежащей без движения девочке. — Между прочим, я действительно считал «Черную дыру» твоей, а не своей. Мой отец был готов к тому, что гипархат падет, и секретные объекты перестанут быть секретными. Почему бы в таком случае не отправить сына в чужие владения?

Чего он не понимает? Очень просто: гип Узора и мать Хозяюшки были вовсе не «друзьями». Известно — кем они были друг другу. Вот и получается, что Хозяюшка вовсе не дочь гипа Пустоты номер сорок семь, как все думают. А быть сестрой Неуловимого она не желает, не умеет и не будет! Она умрет. Неужели они брат и сестра?

Смех оборван, веселье застревает в горле. Свободный Охотник распрямляется.

— Прошу тебя, — выталкивает он превратившиеся в ком слова. — Ты оскорбляешь память матери, это неправильно.

Слова рассыпаются.

Девочка рывком освобождается из кокона, садится, обняв героя, прижавшись к его широкой спине.

— Я не хочу быть твоей сестрой, — сообщает она.

— Жена Сорок Седьмого гипа Пустоты была Истинной. Поставить Печать своему только что родившемуся младенцу, активизировав перстень от Печати на своей голове — долг и право Истинной. Неужели ты допускаешь, что твоя мать сделала бы это, если бы ребенок был незаконнорожденным?

Девочка не отвечает — глухо всхлипывает.

— Какую чушь ты сочинила, — фальшиво сердится молодой гип. — Почему честь твоей погибшей матери, удивительной женщины, должен защищать я? Да еще от кого — от ее же дочери!

Она плачет, не стесняясь.

— У тебя уже есть брат, — напоминает он. — Позавидовать можно такому брату. Тебе мало, что ли?