Свободный полет одинокой блондинки

— Да, уж подари мне минуту. Давай пройдемся…

Вдвоем они пошли вдоль набережной.

— При чем тут ожерелье? — пренебрежительно говорил Гжельский. — То есть ожерелье, конечно, жалко, но не в нем дело. В сейфе лежали пленки с бесценной информацией, а твой дружок их похитил. Я был у него в тюрьме, сам его допрашивал, сказал, чтобы он вернул пленки. А он дурака валяет.

— На этих пленках сняты и мы с тобой? — спросила Алена.

Гжельский поморщился:

— Стал бы я из-за этого огород городить! Слушай, давай так. Хотя я сказал прокуратуре, чтоб они держали его в полной изоляции, я тебе сделаю с ним свидание. И если он вернет мне пленки, я это дело закрою. Но если нет, то… я за его жизнь не ручаюсь.

И Гжельский прямо и жестко посмотрел Алене в глаза — так, что и потом, в «Матросской тишине», ожидая Красавчика в комнате для свиданий, Алена не могла забыть этот взгляд.

Но вот конвоир, гремя ключами, завел Красавчика в эту комнату, объявил:

— Свидание — двадцать минут. Друг к другу не подходить, разговаривать по-русски.

Алена поднялась со стула, глядя на Красавчика. Он явно сдал, осунулся, небрит.

— Здравствуй… — сказала она с болью и повернулась к конвоиру: — Можно я его поцелую?

— Нет. Сидите!

— А закурить тут можно?

— Курите…

Алена закурила, протянула пачку Красавчику.

— Отставить! — сказал конвоир.

— Тут ничего не спрятано, клянусь!

— Отставить.

Алена встала, подошла к конвоиру вплотную, протянула ему зажженную сигарету:

— Отдай ему сам. Пожалуйста.

Она стояла так близко от конвоира, что почти касалась его грудью. И, глядя на нее, он не смог ей отказать, взял сигарету и передал Красавчику.

— Спасибо… — Красавчик затянулся и от наслаждения даже закрыл глаза.

Алена повернулась к конвоиру:

— Мне обещали, что мы будем одни.

— Десять минут, — ответил тот, посмотрел на часы и вышел из камеры, но через «намордник» продолжал следить за их свиданием.

— Где пленки? — негромко спросила Алена у Красавчика.

Он улыбнулся:

— Какие пленки?

— Не выделывайся! Гжельский сказал: если ты не отдашь пленки, живым отсюда не выйдешь.

— О-о! Так вот от кого ты пришла!

— Дурак! Какой ты дурак! Я люблю тебя! Но ты не знаешь этого человека…

— Зато ты его хорошо знаешь.

— Отдай ему пленки, прошу тебя!

— У меня нет никаких пленок.

— Зачем они тебе? — взмолилась Алена. — Пойми: он тебя закажет — если не здесь, то в зоне!

— Зона не его территория.

— Ты сошел с ума! Теперь все их территория, все!

Конвоир открыл дверь:

— Свидание окончено. — И приказал Красавчику: — На выход!

Красавчик направился к двери, Алена, едва не плача, выкрикнула ему вслед:

— Ну пожалуйста! Отдай! Тебя убьют…

Но Красавчик ушел не ответив.

Выйдя из тюрьмы, Алена зашла в продмаг, купила бутылку «Гжелки» и дома, в крошечной однокомнатной квартире, которую она снимала на деньги фонда, сама, сидя на кухне, налила себе полный стакан. Ей хотелось выть и плакать, но слез уже не было в ее душе.

За окном была вечерняя Москва с ее блеклыми огнями и неясным городским шумом. Алена смотрела на этот город — теплый и жестокий, добрый и злой, сытый и голодный, красивый и страшный, — и вдруг… вдруг как-то сама собой всплыла у нее в памяти старая песня, которую давно, в детстве, она слышала от старух в Долгих Криках. И Алена тихо и горестно запела сама себе:

Под тенью навеса
На выступе гладком
Сидел у колодца Христос.
Пришла самарянка
В обычном порядке
Наполнить водой водонос.
Христос ей сказал
Поделиться водою,
Она же ответила: «Нет,
Ведь я самарянка,
А с нашей средою
Общения, кажется, нет».
Христос ей сказал:
«О, если б это ты знала,
Кто воду живую творит,
Сама бы просила,
Сама бы искала
Того, кто с тобой говорит!»

«Отец наш Иаков, —

Она отвечала, —
Дал воду живую
В сиянии Божьего дня».
Христос ей сказал:
«Приведи сюда мужа».

Ответила: «Нет у меня».

«Ты правду сказала,
Ты пять их имела,
И этот не муж у тебя…»
«Пророк ты, я вижу!
Скажи, где молиться
За наше спасенье, скажи!»
«Не тут и не там,
А везде и повсюду,
Где сердце любовью горит.
Об этом Мессия
Поведает людям,
Мессия с тобой говорит!»

И тут самарянка

Бегом побежала,
Забыла про свой водонос.
И встречным кричала,
И всех приглашала:
«Идите! Явился Христос!..»

150

На Пушкинской, 15, в проходной Генеральной прокуратуры адвокат Генрих Маркович предъявил свой паспорт дежурному по бюро пропусков: