Свободный торговец

И вот наконец лавочнику кажется, что он в совершенстве овладел своей ролью, но тут выявляются другие трудности. А кто же останется за него в магазине, пока он будет грабить банк? Если попросить жену, она, чего доброго, заподозрит его, услышав потом про ограбление, а если он просто возьмет и закроет на время магазин, то это тоже покажется подозрительным. Да, пожалуй, ограбление банков — не слишком подходящее ремесло для людей, у которых на руках собственный магазин, надо быть свободным в дневное время, а лавочник днем занят. Теперь уж ему совершенно ясно, что он практически не имеет возможности привести в исполнение задуманное, и у него словно гора сваливается с плеч. В глубине души он, вероятно, все время сознавал, что не способен провести такую операцию, но все же приятно, когда можно сослаться на уважительную причину; ведь в самом деле, и дураку понятно: не может же он находиться одновременно в двух различных местах. Он еще изредка возвращается к мысли об ограблении банка, но относится к ней все менее серьезно и наконец однажды решительно ставит крест на этих планах. Он рвет записку с обращением к кассиру на мелкие клочки и отдает револьвер случайному мальчишке, зашедшему к нему в магазин. Тот ног под собой не чует от радости, бывают же такие добрые лавочники, которые ни за что ни про что дарят покупателям шикарные револьверы; и он, по-видимому, рассказывает приятелям о привалившем ему счастье, потому что все следующие дни у лавочника отбоя нет от малолетних покупателей, то и дело забегающих взять немножко карамели или леденцов. Не получив револьвера в придачу к конфетам, они уходят разобиженные, и можно себе представить, как достается их товарищу за то, что он их надул. Видеть в магазине покупателей приятно, но от этой ребятни толку мало, и выручка по-прежнему не покрывает затрат. Отказавшись от планов ограбления банка, лавочник приходит к выводу, что остался лишь один способ раздобыть деньги, но он не может воспользоваться им, не посоветовавшись предварительно с женой. Ему очень трудно собраться с силами, чтобы с ней поговорить, он каждый вечер решает, что сделает это сегодня, а потом опять откладывает, но как-то раз перед уходом из магазина он выпивает одну за другой три бутылки пива, а придя домой, добавляет четвертую и, была не была, приступает к делу, раскрывает перед женой карты и рассказывает ей о денежных затруднениях.

— И я подумал, а может, нам продать свою дачу? — Ну, слава богу, вот он и сказал.

— Дачу, — повторяет жена, глядя на него, — ты хочешь продать нашу дачу?

— Все равно мы теперь редко ею пользуемся, — говорит лавочник.

И это правда, прошло то время, когда они ездили туда каждую неделю, почему-то они перестали там бывать, а дальше им и подавно будет трудно сниматься с места.

Лавочник ждет, что ответит жена, но она ничего не говорит, просто сидит и смотрит на него, будто смысл его слов до нее не дошел.

— Как ты считаешь? — спрашивает лавочник. — Я, конечно, не собираюсь продавать, если ты против.

Жена его сидит какое-то время молча, кажется, что она думает сразу о многом и никак не может собрать свои мысли.

— Делай как знаешь, — говорит она наконец.

И только. Лавочник надеялся, что она его поддержит, что она его поймет, но она предоставляет решать ему самому, вот так-то, и, стало быть, он один будет в ответе, если они лишатся своей дачи, которую когда-то так любили и вполне могут опять полюбить. Он еще надеется, что она все-таки что-нибудь добавит, но она вдруг поднимается и уходит в кухню, и лавочник остается один и чувствует себя жалким и несчастным. Ему хочется встать, пойти к жене и сказать, что он передумал, они оставят дачу себе, он найдет какой-нибудь выход, но это невозможно. Никакого другого выхода нет: дача — или банк, а лавочник знает, что грабитель из него все равно не получится.

19