Свободных мест нет. Рассказы советских времен (сборник)

Меланхольев стал беспокоиться: никто за ним не занимает, а ему еще за макулатурой. Он тронул чернобурку:

– Что-то не занимают за мной. Вы скажите, что я за вами, я за макулатурой сбегаю. Я близко.

Чернобурка впилась взглядом в кроличью шапку Меланхольева и сказала:

– Хорошо.

Через пятнадцать минут прибежал взмокший Меланхольев с двумя пачками аккуратно сложенных и перевязанных газет, отыскал облезлую чернобурку:

– Занимали?

– Вон то серое пальто. Я сказала про вас.

Меланхольев, беззаботно прогуливаясь: достанется! – подошел к добровольной активистке в вязаной шапочке полюбоваться на ее работу.

– Сто восемьдесят третий!

– Здесь! Ихлачев.

– Правильно. Сто восемьдесят четвертый!

Всё шло четко. Очередь любила порядок. Сто восемьдесят четвертый выстраивался за сто восемьдесят третьим, сто восемьдесят третий за сто восемьдесят вторым и гуськом, по трое-четверо заходили в заветную дверь, где почему-то царил полумрак, и при свечах Великим Жрецом совершалось Великое Таинство. Оттуда выходили очищенные, с просветленными лицами, бережно заталкивая поглубже в карман драгоценную выстраданную просвирку – Абонемент На Книгу.

Из любопытства Меланхольев вытянул шею и заглянул в тетрадочку активистки в вязаной шапочке. Активистка рывком прижала к себе списки, словно партийный билет, с которым шла на расстрел, и с таким вызовом зыркнула на Меланхольева, словно на нем была не серая кроличья шапка, а черная фуражка гестапо.

– Секрет, что ли? – фыркнул Меланхольев.

– Секрет! – пылая очами, сказала активистка. – Подходят, вычитывают фамилии, а потом по ним проходят. Понятно?

Меланхольев еще немного постоял и вдруг увидел, что к активистке подходят и записываются новенькие, только пришедшие.

– Будете двести двадцать девятым, – говорит подошедшему активистка.

У Меланхольева аж волосы под кроличьей шапкой шевельнулись: как так?! А он-то, он-то как же?! Подошел к активистке.

– Послушайте, я вот давно пришел, и стою, а не записался. Я после вон той чернобурки, мне сказали: живая очередь…

– Ничего не знаю, – сказала активистка. – Могу записать вас только двести тридцатым. Как ваша фамилия?

– Меланхольев, – сказал Меланхольев.

Активистка записала Меланхольева двести тридцатым и накрепко прижала к своей груди списки, отнять которые от нее можно было только вместе с жизнью.

– Что ж вы мне не сказали, что записываться надо, – хмуро спросил Меланхольев у облезлой чернобурки.

Он слишком хорошо знал, что такое очередь по спискам. Наверное, ни в одной государственной организации, ни в одном трудовом коллективе нет такой железной дисциплины и такого жесткого торжества справедливости, как в очереди по спискам. Это – намертво. Гиблое дело. И всё-таки Меланхольев сказал себе: «Пройду! Я – честно».

Чернобурка молчала. Она была в списках.

Тут подскочило серое пальто и нахально спросило у Меланхольева:

– У вас какой номер?

– Я за ней, – твердо сказал Меланхольев, указав на чернобурку.

– У нее двести шестой, а у меня двести седьмой, – ехидно сказало серое пальто. – Я вас не видела, я вас не пропущу.

Чернобурка выдерживала позицию невмешательства, повернув к Меланхольеву изъеденную молью спину.

– Я стоял! – еще тверже сказал Меланхольев.

– Вы без номера. Я вас не пропущу! – не менее твердо сказало серое пальто и встало впритык к изъеденной спине.

Меланхольев зашел вперед облезлой чернобурке и зашипел:

– Это вы мне сказали, что живая очередь, меня из-за вас теперь не пускают.

Чернобурке, наверное, стало совестно и она прошептала:

– Становитесь впереди меня.

– Готовятся: двести шестой! – выкрикнула активистка.

– Я, я! – обрадовалась чернобурка. – Денисова.

– Двести седьмой!

– Я! – крикнуло серое пальто. – А вот этот в шапке без очереди! Он не в списке!

– Кроличья шапка, отойдите от двери! – возмутилась очередь.

– Я стоял! – отчаянно выдохнул Меланхольев. – Мне сказали: живая очередь, и я не записался!

– Никакой живой очереди нет! – твердокаменно сказала очередь. – Есть списки!

– Он двести тридцатый, – сказала активистка.

– Вы двести тридцатый! – грозно выдохнула очередь.

К Меланхольеву из очереди вышел лоб в телогрейке. От его макулатуры – пышной вязанки картона с зеленой Нефертити на фоне оранжевого апельсина – сильно попахивало помойкой.

– Эй ты, кролик, отойди от двери! – гаркнул он.

У Меланхольева опять взмокла просохшая было спина.

– Как вам не стыдно? – очередь бросала Меланхольеву гневные обвинения.

– Мне – не стыдно! – задохнулся Меланхольев. – Это вам должно быть стыдно, что вы за списками живого человека не видите. У вас весь мир списки заслонили! Вы за них жизнь положите… С бюрократами боремся, а сами…

Лоб шевельнул челюстью, сделал глубокий вдох, от чего у Меланхольева вдруг закружилась голова и пробежал холодок под коленками. Но тут заветная дверь отворилась и Великий Жрец бросил в толпу:

– Осталось восемь абонементов. Отсчитайте восемь человек, остальные – до свидания.