Свод (СИ)

С тех пор у русского сотника не было случая усомниться в правильности советов своего напарника. Тот, стервец, так умело и хитро втирался в душу новиков из Литовцев, что в недавнем пути от пинских болот многих из них приходилось даже отпускать на день к родственникам, дабы хоть немного разгрузить их переполненные далеко не боеприпасами лядунки[167].

Нужно отдать должное Ёзефу, посоветовавшему сделать именно так. Народ охотно возвращался обратно в сотню, зная, что их прячущиеся вдали от хозяев семьи обеспечены, а те родственники, что приняли их под крыло щедро отблагодарены.

Степан был доволен. В долгом и непростом пути его сотня только окрепла. Все как один были в седле, более того, особенно разгулявшись на пинских просторах, Простов вынужден был формировать небольшой походный обоз. Сейчас и не верилось, что совсем недавно выходили они с Брянских земель налегке.

После Попина, которое его сотня сожгла дотла из-за несговорчивости панов и жителей, Простов собрался уводить людей обратно на восток, но вот закавыка, Ёзеф привёл к нему какого-то мужичка, указавшего на Перковичи.

Степан и сам не понял, зачем согласился на двухдневный переход под Драгичин. В болотистых низовьях Неслухи они едва отыскали это село. Ждать не стали, сразу обложили квёлое имение местного пана, и как водится, послали переговорщиков. Пан поступил умно, откупился. Более того, и на далее обеспечил их провиантом, узнав, что лихая русская сотня стала на бивак в лесу неподалёку...

Как уже говорилось, утром четвёртого ноября Степан приказал сниматься и готовиться к обратному пути к пинским болотам. Едва только лагерь пришёл в движение, откуда ни возьмись, появился Ёзеф, пропадавший где-то всё утро. При нём был какой-то мужик, как видно нещадно битый своей непростой жизнью и потому страшно злой на неё.

Из короткого разговора стало ясно, Кравец нашёл ещё одного указующего. Уж как Простову не хотелось снова прикидывать как вести отряд в этакую даль, это ж почитай ещё сотню вёрст, но на всё это Ёзеф ответил, что его новый знакомец Базыль, знает, как из тех далей можно добраться водой до Рассении. Плотами дней пять-семь ходу по спокойной воде. Плоты — не кони, не устают. Грузить их можно хорошо. А чем грузить, можно взять у его обидчика крестьян, пана Войны — сына Криштофа Войны, Писаря Великого Княжества Литовского и королевского подскарбия. Там де есть чем разжиться. Базыль в случае чего и соседей знает, коих тоже стоило бы «приветить».

Покумекал Степан, да всё же решился. «Конец, — как говорят, — делу венец», а хороший взяток[168] в конце похода не помешает. К тому же, по возвращению: как станет лихой сотник бить челом перед воеводой, да как расскажет в какую даль, как и другие его вольные сотни, забрался он по его тайному заданию, думается, по достоинству оценит важный царёв слуга эдакие заслуги. А как услышит ещё, что венчает славный поход его вояк разорение важного пана, так глядишь и повысит Простова?

Ёзеф заметил огонёк одобрения в глазах своего командира, а потому оставил нового знакомца Базыля для детального обсуждения предстоящего пути, а сам отправился строить сотню и отдавать распоряжения. Степан, дождавшись, когда помощник удалится, смерил литовца недобрым взглядом:

— Ну, — лениво спросил он, — может быть, расскажешь, в чём вина перед тобой того пана, что по твоей милости может оказаться на осине? Ведь ни потерянную землю, ни поруганную честь я вернуть не смогу. Наш поход считай разбойничий. Всего наших и делов-то: пройтись по тылам литовским, да поднять побольше народного недовольства слабой рукой короля Жигимонта, что не в силах защитить свою землю даже от малых отрядов надвигающейся Руси. Народ не дурак, легко сообразит, что легче носить медведю малину, чем самому к этому зверю в пасть лезть. Ну, что молчишь?

— Думаю, — хрипло ответил Базыль.

— Думать, паря, надо было до того, как грибом обозвался. Теперь уж полезай в лукошко. Так чем тебе насолил тот подпанок?

Хмыза неопределённо пожал плечами:

— Да и вины-то на нем особой нет, пан сотник. Молод он ещё для того, чтобы как мы по уши в грехах увязнуть.

— А что ж тогда?

— Я в его землях, пока он в заграницах учился, промышлял как-то, — Базыль призадумался, — …охотой в лесах промышлял. В хороший сезон имел под собой до полутора сотен таких же «охотников». Хорошо мне жилось, вольно, а тут он объявился с каким-то заможным франтом. Вот по случаю приезда пана, местная шляхта голову и подняла. Приехал сам великокняжеский Писарь — отец этого молодца и обложили они нас в лесу так, что из живых остался только я, сестра моя Михалина да ещё двое «охотников» да и то, случайно.

Слушая это, Простов насторожился:

— Так что же, — тут же, не мешкая, спросил он, — у пана людей тьма?