Свод (СИ)

— Я пущу тебе кровь! — Крикнул он, выхватывая из ножен старую, тяжёлую саблю, в два удара разрубая холодный воздух крест-накрест, силясь расчленить поганого иностранца сразу на четыре части. Патковский вложил в эти удары всю свою силу и злость, но! Откуда ему было знать, что англичанин окажется столь проворным? Проскочив под его рукой, Свод вынырнул позади противника и в один миг так умело спеленал того собственным плащом, что Патковский оказался полностью обездвиженным.

— Ти дурны, — улыбаясь, заключил Ричи. — Успакальнавальса, или я будю теби пабити…

Где там успокаиваться. С трудом распутавшегося от пут Андрея просто начало трясти от бешенства. Досада первого промаха только подлила масла в огонь. Он сбросил на землю свой трижды проклятый плащ и снова ринулся на Ричи.

Какое-то время того забавлял тупой навал соперника, но когда мистер «одуванчик» едва не снёс ему ухо, англичанину пришлось-таки разбудить в себе давно дремавшего «Ласт Пранка». Тот не раз попадал в переделки и куда похуже этого, выпутываясь из них, так же как и сейчас без оружия.

Шаг вперёд, шаг в сторону, нырок, подножка и противник так тяжёло ухнул о землю, что показалось, будто отдались гулким эхом замковые стены. Сабля выпала из ослабевшей руки Андрея и, казалось бы, бери и властвуй, но для Ричмонда Шеллоу Райдера это было слишком просто. Для него было в диковинку побеждать кого-либо, не принося никаких увечий.

— Сво-о-од!!!— заорал в этот время Якуб, слетая с каменной лестницы и на ходу пытаясь набросить на себя закрутившийся в узел кафтан. — Не трогайте его! — наконец, попав-таки в рукава и, подбегая к месту событий, отчего-то по-польски выкрикнул Война. Он великодушно протянул руку распластавшемуся на земле Патковскому.

— Пане, пане! — Замаячил позади хозяина быстроногий Казик. — На шаблю, абараняйся[184]!

— Якую шаблю…? — выбивая из рук слуги оружие, вскричал Война, — дурань!

Андрей медлил недолго:

— И ты с ним заодно, — вдруг заключил он и, злобно вращая глазами, вскочил на ноги. Хватая свой клинок и, оказавшись возле Якуба, он сделал молниеносный выпад, сопровождая это словами: — «Получи же тогда и ты, дружок…!».

Боль обожгла правое предплечье Войны. Горячая кровь часто закапала из разрубленного рукава на редкие стрелки истоптанной дворовой соломы.

Взбешённый Патковский толкнул растерявшегося хозяина Мельника на землю и с перекошенным злобой лицом занёс над ним смертоносное оружие. Казик застыл от ужаса. Казалось, горе неотвратимо, но! Андрей вдруг качнулся, захрипел, и медленно стал опускать свою внезапно ослабшую карающую руку. Ещё миг и он, обмякнув, рухнул лицом вниз у самых ног Войны.

Это Свод, видя, что происходит, среагировал просто молниеносно, благо недалеко валялась сабля Войны. Якуб тут же забыл о своей кровоточащей ране и впился глазами в долговязое тело затихшего навек Андрея. В этот миг Якубу всё стало предельно ясно — чуда не будет. Рука англичанина привыкла бить наверняка.

Казик присел к опешившему пану и стал аккуратно стягивать с его плеча кафтан. Война, всё ещё не веря в случившееся, и не отводя взгляда от Патковского, попытался высвободить свою раненую руку из рукава. Острая боль свела невыносимой судорогой весь его правый бок, заставив сморщиться и наклониться вперёд. Окровавленный кафтан свалился на землю, открывая Якубу страшную картину ранения. Глубокая и длинная рана продолжала сильно кровоточить. Молодого пана качнуло назад и, лишившись чувств, он рухнул на перепуганного Казика.

От замка бежали люди. Кто-то сразу бросился помогать, перетягивая глубокую рану пана Якуба чистой холстяной тряпкой, другие же окружили плотным кольцом место кровавой схватки, вполголоса или шёпотом обсуждали произошедшее.

В центре образовавшегося круга, опустив вниз смертоносное оружие, стоял Свод. Мог ли он подумать, что всё так закончится? Видит бог, в этот раз он не чувствовал того, что эта бездумная шутка или глупое развлечение может закончиться чьей-то смертью…

— Пусціце мяне! — услышал Ричи любимый голос. — Пусціце ж, …не! Не, божа свенты, толькі ні ён. Як жа я не даглядзела?! — Міхаліна рвалась сквозь плотные ряды притихших людей. Впередистоящие, почувствовав, как отчаянно бьётся им в спину обезумевшая от горя девушка, расступились. Прямо перед ней живым и здоровым стоял тот, с кем она, пока бежала во двор уже успела попрощаться. Простоволосая и растрёпанная упала она перед ним на колени, прижалась щекой к его животу и горько заплакала.

Среди людей пролетел недовольный ропот: «зусім ужо дзеўка сорам згубіла[185]», но Михалине было плевать на всё это, главное, что Свод остался жив. А ведь права оказалась бабка Анатоля, и пришла-таки большая беда, но, слава богу, не тронула костлявая старуха, её простое девичье счастье. Знать, не зря каждодневно молилась она за своего любимого.

Меж тем ропот нарастал. Михалина оторвала заплаканное лицо от мокрой рубахи возлюбленного. Её глаза вдруг встретились со жгущей яростью перуновых молний. Разрезав надвое людское кольцо, посреди панского двора стоял шарабан панны Патковской.