Война будто в полусне перевёл слова англичанина Сульцеру. Умело подогретое иностранцем самолюбие снова заставило того покраснеть. Времени была потеряна просто уйма, поэтому Якубу пришлось извиниться, сказав о том, что дорога не ждёт, и как не жаль, но даже с таким приятным собеседником, как пан Сульцер придётся расстаться.
Ян, с сожалением, вынужден был согласиться. Взяв с Якуба честное слово в том, что тот при случае непременно посетит скромное имение Сульцеров, он взобрался на своего измученного Сводом коня и, поклонившись, ускакал куда-то в лес по заросшей высоким кустарником дороге.
Слуги, разумеется, за исключением караулящего девушку Збышека, тут же готовясь к отъезду, засуетились вокруг поезда, а Свод и Война медленно направились к экипажу.
— Я начинаю от вас уставать, Ричи, — признался Якуб, — что, чёрт побери, вы себе позволяете? Может, мне стоило бы для вас купить ещё и лошадь Сульцера? Где вас носило?
Свод неопределённо пожал плечами:
— Да так, немного прокатился, …по делу…
Война поднял ногу на ступеньку поезда и замер. В экипаже испуганно всхлипнула девушка. Он обернулся. Растерявшийся под его испытующим взглядом Збышек, поклонился и отошёл к лошадям, а англичанин виновато уставился в землю. Якуб, следуя его примеру, тоже посмотрел вниз. Возле ступеньки поезда лежала окровавленная кисть чьей-то руки, а на полу подаренная дядей сабля Войны, на клинке которой застыли бурые капли…
— Я не мог их не «поблагодарить». — Леденящим душу тоном, произнёс Свод.
ГЛАВА 8
Война был просто вне себя от бешенства. Он дал по четверти талера каждому из слуг за молчание. Столько же он отсчитал Своду и девушке, и со словами: «возвращайтесь оба в тот ад, который вас породил!» — натурально высадил их из экипажа.
Так и остались они одни на узкой лесной дороге. Два человека, не способных даже понять друг друга. И если Свод просто пребывал в растерянности, то Михалина готова была умереть от страха, находясь рядом с ним. Ещё бы. Ведь в тот момент, когда Свод вернулся из Рудников, он, коротко выкрикнув какие-то слова, бросил к ногам девушки саблю, а следом за ней и вышеупомянутую человеческую кисть.
Это уже позже Михалина, остолбенев от страха и не в силах больше смотреть на ЭТО, тихонько столкнула посиневшую человеческую конечность на землю. Конечно, всякое случалось, парни, шутки ради или дабы её напугать могли притащить живого ужа или жабу, но чтобы такое!
И главное, что же теперь? Как ей несчастной быть, оставшись наедине с этим сумасшедшим? «А, может быть, всё-таки как-нибудь сбежать?» — с малой надеждой на успех, спрашивала она себя. Конечно, едва ли она себе представляла, как это у неё получится. Уж очень не хотелось, почувствовать позади себя этого расфуфыренного мясника. Куда бедной девушке противостоять ему?
Свод, глядя на растерянную девушку, вяло ухмыльнулся и что-то спросил. В ответ она лишь неуверенно пожала плечами. Страх начинал отступать. Становилось понятно, что если бы иностранец и хотел сделать что-либо нехорошее, он, наверняка, уже приступил бы к исполнению задуманного. Но, во всяком случае пока, его взгляд выражал умиротворение, а растерянная улыбка не могла не вызвать расположения. Он повторил свой вопрос.
Михалина никак не могла понять, если этот заможны пан выкупил её, то почему второй, сопровождающий его, смог выставить их вон? С другой стороны, раз этот пан её выкупил, то, наверное, ему есть куда отправиться. Почему же он тогда разводит руки в стороны, будто понятия не имеет, что им дальше делать?
Девушка осторожно указала тонким, острым пальцем на вельможного пана:
— Вы адкуль?[39] — спросила она.
— Аткул? — повторил иностранец, и на его лице отобразилась растерянность.
Михалина подумав, что мужицкий язык мог быть ему и непонятен, переспросила пана сначала по-польски, а затем по-русски:
— Где ваш дом, в какой стороне?
— Dome…?[40] — Удивился иностранец, и девушке стало ясно, он не понимает ровным счётом ничего.
Возвращаться в Рудники Михалина не имела ни какого желания, оставалось только двигаться дальше, до ближайшего селения и надеяться на то, что хоть там кто-нибудь сможет понять этого странного пана и поможет ему добраться домой. Она указала на дорогу, по которой уехал панский экипаж:
— Туда, — кивнула она, — пошли туда…
Они долго и молча брели в лесной чаще, втайне подглядывая друг за другом. Она впервые видела так близко высокородного пана, а он …, а он просто любовался ей. Зная многих женщин, он многократно испытал их любовь, но эта, литовская красавица отчего-то казалась ему особенной. Её глаза излучали какое-то необъяснимое спокойствие и чистоту.