Сводные

У Платона такие же зеленые глаза, как у Юли. Но у нее я еще никогда не видел, чтобы глаза были настолько ядовито-яркими от раздражения. И надеюсь, не увижу.

— Нам с Костей нужно заняться ужином, Оксан, — отрезает Платон. — Иди, что ли, переоденься.

И это очень вежливо с его стороны, учитывая, ядовито-зеленый в его глазах. Думаю, мама это тоже понимает. Не я один слышал, как Платон умеет витиевато и прямо выражаться, когда он в ярости.

Мама растягивает губы в полуулыбке. Ее глаза при этом не улыбаются. Оно и ясно. Вместо того, чтобы остаться с ней, он предпочел остаться со мной.

Это не первый раз, когда я сталкиваюсь с ее ревностью.

Из лифта, когда они чуть не застукали нас с Юлей, мама тоже вышла с претензиями, что Платон на кого-то смотрел не так, как нужно. Но смотреть для мужчины — еще не значит действовать или изменять, хотя для мамы, похоже, нет разницы.

Конечно, в этой многоэтажке проживает не только наша, ненастоящая семья, есть и другие жильцы, которые тоже не прочь поплавать в бассейне в разгар зимы и карантина, если администрация комплекса так услужливо пошла навстречу жильцам в их желании рисковать собственными жизнями.

Впечатывая каблуки в паркет, мама разворачивается и идет в сторону спальни.

Платон трет лицо кулаком и выдыхает:

— Она всегда была такой ревнивой?

Я не знаю ответа, поэтому пожимаю плечами. До отца Юли я не видел мать ни с одним другом мужчиной, хотя они наверняка у нее были.

— Прости, Кость, за это… — Платон осушает бутылку до дна и отправляет ее в мусорное ведро. — Итак, чем тебе помочь?

Плюхаю перед ним дораду, специи и соль.

— Рыбу очистили еще в магазине. Надо только натереть ее солью и специями, дать постоять, а потом можно запекать.

Платон кивает.

— Юле это можно?

— Да.

— Хорошо, — выдыхает он с облегчением. Хотя вряд ли дело в рационе его дочери-балерины. Скорее, Платон просто ряд чем-то заняться, чтобы отвлечься и немного успокоиться.

Ставлю вариться рис и достаю сковородку. Нарезаю лук и мою перец. Нахожу в морозилке замороженную кукурузу.

Решаю, что нужно обязательно обсудить меню с Юлей, а может, даже связаться с Мишелем. Пусть расскажет, что готовил для нее до этого. Не молекулярная кухня, освою. Пусть сидит на карантине, но по телефону поговорить-то он сможет.

Слышу шаги, но вместо мамы на кухню залетает Юля.

— А что, бассейн открыт?! — она целует отца в щеку, треплет его по мокрым волосам и убирает с плеч Платона мокрое полотенце, о котором он забыл, погрузившись в свои безрадостные мысли. — Разве его не должны были закрыть из-за карантина? Это же небезопасно сидеть в парилке сейчас! Там пар! Капли воды! Папа!

— Я не ходил в парилку. Смилуйся, Юль, не могу же я все время сидеть взаперти.

— Мы не виделись недели три, пап?

— Где-то так.

— А плечи ты себе накачал так, будто целых три месяца. Ты из спортзала что, не вылезаешь?

Юля улыбается и шутит, одновременно вгрызаясь в зеленый бок яблока, и только я понимаю, что, тягая железо, Платон выплескивает все те эмоции, что не дают ему покоя, а не гонится за рельефом.

— Ты рыбу-то будешь, надзирательница? — отшучивается ее отец.

— Я такая голодная, что слона бы съела, — отвечает Юля и почему-то смотрит на меня.

Понимаю, что у меня уже подгорает лук на сковороде, пока я пялюсь на ее тонкое трико, выступающие ребра и короткую легкую юбку, которая едва-едва прикрывает задницу. Уменьшаю огонь и сосредоточенно шинкую перец.

Господи помоги мне.

Я не могу облажаться и с этим ужином!

— Помочь? — спрашивает Юля.

Она подходит ближе. От нее пахнет яблочным соком и апельсинами, которые она ест на завтрак, обед и будет есть на ужин, если ее не накормить нормальной едой.

Хочу впиться в ее губы, поцеловать так, чтобы снова услышать, как она стонет, но вместо этого вручаю ей авокадо и велю почистить.

— Косточку не выбрасывай.

— Почему? — счищая зеленую кожуру, удивляется она.

— Потом расскажу, — указываю взглядом на ее отца.

Юля заинтересованно улыбается и даже прыскает от смеха. Ее бурная фантазия явно подсказывает что-то иное от того, что я на самом деле собираюсь сделать с косточкой авокадо, и я не выдерживаю и сам смеюсь, когда она с хитрым выражением вытаскивает двумя пальцами овальную косточку, а после быстро облизывает зеленую мякоть со своих пальцев.

Теперь у меня подгорает и перец.

В этот момент очень хочу вручить Платону лопатку, рыбу, сковороду и авокадо и сказать, что мне срочно надо попробовать на вкус его дочь, чтобы я снова мог спокойно заниматься едой, но он спрашивает:

— Что дальше, Кость?

С трудом вспоминаю, что там дальше делать с дорадой. Радуюсь, что подготовил все необходимое раньше, чем пришла Юля, рядом с которой  я теряю последние капли самообладания.

— Там твой телефон, Юль, надрывается. Ответь, — подсказывает ей отец.

— Ой, это Лея звонит! Наконец-то! — она подхватывает телефон и не отвечает, так и несется с ним вдоль по коридору до своей комнаты, где прячется за дверью.

— Ох уж эти девичьи секреты, — нарочито тяжело вздыхает Платон, глядя ей вслед.