Сводные. Дерзкие игры (СИ)

— А как же я? Как же… мы? — её глаза становятся стеклянными от непролитых слез.

— Я признаю ребенка. Дам свою фамилию. Буду помогать материально. Буду приезжать, навещать вас по мере возможности. Но большего от меня не жди.

Возможно, это звучит безжалостно для Ники. Она, наверняка, уже мечтала о нашей свадьбе. Но это всё, что я могу предложить.

— И это всё только в том случае, когда я буду на сто процентов уверен, что ребенок мой!

— Что? — щеки девушки принимают ярко-пунцовый окрас. — Ты обвиняешь меня в том, что я залетела от кого-то и решила воспользоваться тобой?

— Просто сложно поверить… Мы всегда предохранялись! — напоминаю в который раз и Нике, и себе. — Судьба? — усмехаюсь. — Не верю в судьбу! К тому же меня долго не было. Я не хочу тебя обвинять, но всякое могло случиться за это время. Ты же не сидела дома взаперти. Ты развлекалась, ходила с подругами на дискотеки.

— Это твой ребенок! — выкрикивает она. Слезы начинают катиться из её глаз.

— Значит, всё будет так, как я и сказал. Ты не останешься одна. Ни финансово, ни…

— И как ты финансово поможешь мне? — перебив меня, зло смеется. — У родителей будешь брать деньги?

— Нет. Я сам буду работать, — посвящать Нику в подробности не желаю.

— Руслан… — Ника неожиданно срывается со своего места, подлетает ко мне и, обняв, устраивается на моих коленях. — Ну, зачем ты так? Ведь до этой поездки к твоему отцу у нас всё было хорошо. Это всё возможно вернуть. Просто нужно немножко постараться. У нас всё получится. У нас будет настоящая семья!

— Ника… — мягко отталкиваю девушку и встаю. — Не нужно… Не тешь себя бесполезными иллюзиями.

— Я докажу, что это твой ребенок, — злится еще больше, услышав отказ. — Слышишь? Докажу! И потом… Когда ты однажды захочешь всё изменить… Захочешь быть ближе к своему ребенку… Я не позволю этого!

— Твоё право! — говорю совершенно спокойно. Пока что меня никоим образом не цепляет то, о чем говорит Ника. Мой ребенок… Даже слышать об этом странно. И уж точно не задевает внутри ни одну струну. — Я пойду… Мне кажется, нам пока больше не о чем говорить. Если что-то понадобится, звони.

— Ненавижу тебя, Борзов, — летят мне в спину горькие слова.

Но от них почти не больно. Наверное, я привык к этому за последнее время. Юля вон тоже очень часто говорила мне нечто подобное.

Выйдя из подъезда, думаю о том, куда можно направиться, чтобы не возвращаться домой. В этот миг звонит мобильный. Отец…

— Слушаю.

— Я был о тебе лучшего мнения, — чужой голос отца словно контрольный выстрел в голову.

— Ты о чем? — как же меня уже задолбали эти упреки и вечные непонятки. Что всё это значит? Что еще случилось?

— Мы доверяли тебе!

Пытаюсь сложить два плюс два. Ни хрена не получается.

— Спасибо! И что не так?

— Всё не так! Да как ты посмел дотронуться до Юли?.. — рычит он.

А вот теперь всё резко становится на свои места. И прежде, чем я пытаюсь вставить хоть одно слово, в мой адрес выливается столько дерьма, что в итоге просто не вижу смысла говорить что-то о своих искренних чувствах. Никому не интересно, что творится у меня внутри. Все уже вынесли вердикт. Без суда и следствия.

Борзов — говно… Вот, что думают теперь почти все мои близкие.

— Я понял, — говорю, когда отец заканчивает свою тираду, и завершаю вызов.

Разрывает от беспомощности. Сжимаю до боли челюсти, чтобы не заорать на всю улицу благим матом.

— Серега… — звоню своему самому близкому товарищу. — Слушай, если не занят… Давай нажремся в хлам, а? Прямо сейчас.

Это откровенная слабость. Но не могу сейчас иначе… Если не сотру хоть ненадолго память, то точно съеду с катушек.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43.

Алкоголь не помогает. Усугубляет лишь. Когда язык уже откровенно заплетается, не выдерживаю и звоню той, по которой сохнет душа.

— Зачем ты рассказала родителям о нас? — спрашиваю, даже не здороваясь. Не до вежливости. Слова отца до сих пор стоят в голове. И, кажется, впервые в жизни так обидно.

— Я не рассказывала, — отвечает возмущенно в тон мне. — Это…

— Птичка на хвостике принесла? — перебиваю насмешливо.

— Мама сама обо всем догадалась, — Юля уже откровенно кричит в трубку. — Я бы сама в жизни не стала об этом рассказывать. И, если бы ты сейчас был трезвый, то, наверняка, понял это.

— Не твое дело: трезвый я или пьяный.

— Конечно, не мое. Это пусть уже твоя Ника за тебя переживает. Или от счастья напился?

— От счастья, конечно!

— Рада за вас! И как всё быстро, главное… А то люблю, люблю… Теперь вот зато всё встало на свои места.

— Встало… — повторяю, чувствуя, что запал проходит и остается лишь глухая тоска по Юльке.

К черту всё… Прижать бы её к себе сейчас, зарыться носом в её волосы, вдохнуть так глубоко, чтобы вновь захотелось жить.

— Что тебе сказал отец?

— Неважно.

— А всё же? Со мной он не разговаривал. Я даже понадеялась, что мама пока не рассказала ему ничего.