Сводные. Право на семью

– Ты бы не приперлась так поздно в стрип-клуб в полном одиночестве, если бы речь не шла о чем-то по-настоящему важном. Ведь так?

– Так.

Киваю согласно и падаю на самый краешек стоящего рядом дивана. Замолкаю на несколько мгновений, прокручиваю в мозгу то, что собираюсь озвучить, и начинаю издалека.

– Ты же помнишь фирму, которая принадлежит отцу и Артуру, как совладельцам?

– Помню. И?

– Сейчас она находится в плачевном состоянии. Невыполненные обязательства, непогашенные кредиты. Если ты не вмешаешься, многолетние усилия рассыплются прахом.

– А меня почему это должно как-то колыхать?

Усевшись в полуметре от меня, Багиров широко расставляет ноги и упирает локти в колени. На меня даже не смотрит – гипнотизирует блестящий отполированный шест и являет собой образец полного пофигизма.

– Я пришла просить тебя об одолжении. Я сделаю все, что угодно. Все, что ты скажешь. Только помоги.

Выпаливаю жгущие нёбо фразы и сгораю от нестерпимого стыда. Продаю себя, как какую-то вещь. Цепляю на лоб ценник с десятком нулей. И предлагаю сводному брату неограниченную власть над собой в обмен на его услуги.

Совестно до такой степени, что фантомные колючие иглы впиваются в легкие и норовят распороть их. Хочется разрыдаться во весь голос, размазать тщательно нанесенный макияж и свернуться маленьким беззащитным клубком.

Чтобы чужие сильные руки нежно обняли. Чтобы пальцы бережно очертили выпирающие лопатки. Чтобы знакомый бархатный голос заверил, что все обязательно наладится, ведь после самой темной ночи всегда наступает рассвет.

Но Богдан этого не скажет. Никогда не скажет.

– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал?

Подтверждая мои худшие опасения, резко высекает Багиров. Разворачивается ко мне вполоборота и мажет равнодушным взглядом по переносице, уничтожая едва теплящуюся надежду.

– Мне не интересно твое предложение, Камилла. Уходи.

Глава 4

Богдан, одиннадцать дней назад

Говорят, время лечит и постепенно притупляет скопившуюся в душе боль. Говорят, время стирает старые воспоминания и замещает их новыми яркими. Говорят, время помогает проработать травмы и справиться с обидами из прошлого.

Чушь. Полная чушь.

Еще неделю назад я находился в полной гармонии с самим собой и думал, что достиг отметки наивысшего пофигизма. Был уверен, что ничто не сможет пробить броню моего спокойствия и вывести из равновесия, а в итоге меня в хлам расшатала одна-единственная встреча с Камиллой.

Внешне я оставался абсолютно невозмутимым, а внутри кипели бешеные страсти и все полыхало огнем. Все триггеры вернулись по щелчку и едва не разрушили до основания то, что я так долго и упорно возводил.

Так что сегодня я провожу экстренную работу над ошибками. Звоню самым отбитым одногруппникам, которые не обзавелись ни супругами, ни детьми, и планирую обнулиться.

Запустить протокол «чистый лист». Снять случайную цыпочку. Запечатать ту дичь, которая норовит вырваться.

Правда, все мои намерения обламывает Лехин звонок.

– Братка, мне тут бывшая твоя пишет.

– Мышка?

– Ага.

– Че хочет?

– Геолокацию твою просит. Хочет что-то перетереть.

До раздражения бодро вещает Саутин, а меня опять начинает таскать. Нарушается сердцебиение. Ладони то немеют, то превращаются в проводник электрических разрядов.

Злюсь на себя, конечно, за все эти неконтролируемые реакции, но все равно высекаю твердое.

– Дай.

– Точно?

– Да, Лех. Скинь ей координаты. Пусть приезжает, че.

Дав добро, сбрасываю вызов и больше не могу сосредоточиться ни на стройных ногах обслуживающей нас официантки, ни на девице, змеей обвивающей шест, ни на компании телочек за столиком напротив.

Все они силиконовые и до безобразия одинаковые. Широкие изогнутые брови. Дутые пухлые губы. Мерцающий блеск на скулах.

На фоне этих пластиковых принцесс застывшая в проходе мышка представляется глотком свежего воздуха. Растерянная, она выглядит, на удивление, естественной и живой.

В черном платье на тонких бретелях. С длинными темно-каштановыми волосами, собранными в пучок. С макияжем, который я предпочел бы стереть с ее век, она озирается по сторонам и вздрагивает, когда я ее зову.

– Камилла?

Превращается в натянутую струну, переминается с ноги на ногу и, возможно, жалеет о том, что явилась в эту обитель похоти и разврата. Краснеет от чересчур развязного базара моих друзей и по-прежнему продолжает смущаться, когда мы оказываемся в ВИП-ке.

Сидит на расстоянии вытянутой руки, ерзает на диване и гонит какую-то дичь про отцовскую компанию и ее неминуемый крах.

– Я пришла просить тебя об одолжении. Я сделаю все, что угодно. Все, что ты скажешь. Только помоги.

Искусав губы, судорожно тарахтит мышка и вряд ли понимает, что подкармливает моих уснувших демонов свежей кровью. Самое плохое во мне будит. То, что закопано на задворках души.

Черное. Едкое. Страшное.

Замирает в ожидании ответа и дергается так резко, словно я отвесил ей хлесткую пощечину.

– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал? – разворачиваюсь к Камилле и взглядом пригвождаю ее к спинке дивана.