Сводные

Ладно, я приехала сюда, конечно, не ради пельменей. Но из-за них тоже. Иной раз я неделями ждала воскресенья, чтобы съесть свои десять пельменей с чайной ложкой сметаны. Это невероятное лакомство, ради которого я была готова душу продать. Что тогда, что сейчас. Но я всегда помнила, что лишний вес для балерины — это не просто трагедия. Это крест на всей карьере.

Глава 27

— Дай обрезки кошке, Кость, — говорит бабушка. — Тихо, Мурка. Где твоя кошачья гордость? Позоришь перед гостями, будто я тебя впроголодь держу. Ну что, Юль? Как «Сильфида»? Сложно?

Бабушка всегда всей душой болела за мои успехи, хотя приходила выступления только вместе с дедушкой. После его смерти, даже в компании моего отца, посещать театры перестала. Сдала квартиру, переехала на дачу, и мы разговаривали только по телефону, а виделись по воскресеньям. В мой единственный свободный от тренировок день.

Возле меня в миске часть перекрученного Каем мяса с ароматными специями и луком. Сидя за столом, под лампой с абажуром, под ностальгический скрип старой мясорубки, я рассказываю про трагическую любовь бессмертной феи и человеческого принца, пока раскладываю фарш по кружочкам,  которые один за другим раскатывает бабушка. О невинности, запретах и первой любви. И о напористости принца, который не должен был касаться феи, но все-таки не сдержал обещания. И объятия смертного привели к гибели.

Я говорю не о танце, рассказываю историю, которую должна сыграть каждой клеткой своего тела. Мне впервые так сложно. Раньше я думала, что с каждым спектаклем, другие роли будут даваться легче. Проще.

А оказалось, что с каждой новой ролью, ты все равно начинаешь с нуля.

Увлекшись, не сразу понимаю, что и бабушка, и Кай молчат, не прерывают и только смотрят на меня. Фарш закончился. Я говорила долго, и все пельмени уже готовы.

— Что? — удивляюсь.

— Пойду вымою руки, — откашлявшись, говорит Кай.

— Первая дверь направо, — подсказывает ему бабушка, и мы остаемся одни. — Так, значит, первая любовь и запреты… — произносит она странным голосом.

— Ну да, принц смертный, и ему нельзя касаться феи.

— И она умерла, да, я слышала тебя, Юль, — кивает она, раскладывая пельмени на припорошенной мукой доске, а потом вдруг спрашивает: — Хороший сын у Оксаны, да? Жаль, Платон в тот раз приехал без вас.

— Так он был у тебя?! А мне говорил, что нет!

— Был, — кивает бабушка. — Привез Оксану знакомиться. Ну, я и сказала ему все, что думаю…

Теперь понятно, почему папа решил сюда не приезжать.

— Она тебе не понравилась.

Бабушка продолжает ровнять на доске пельмени, будто солдат на плацу перед генералом, и говорит, не поднимая головы:

— Дело не в том, понравилась она мне или нет. Это твоему отцу с ней жить, не мне… Сначала я очень обрадовалась, когда он сказал, что встретил женщину. Он ведь так тяжело перенес смерть твоей матери, столько лет ему потребовалось, чтобы забыть ее… Но когда увидела их вместе, поняла, что Платон просто устал быть один.

— Я не понимаю…

— Знаю, Юль. Рано тебе еще понимать, что такое одиночество. И отчаяние… Что такое, почему ты злишься? — спрашивает ба, когда я швыряют на стол полотенце, которым вытирала пальцы.

— Пойду тоже руки вымою, — поднимаюсь из-за стола. — Ба, он счастлив с ней.

— Дай бог, — кивает бабушка. — Жду вас минут через пятнадцать, вода как раз закипит. А потом вам надо на последнюю электричку успеть.

Завернув за угол кухни, в полумраке гостиной вижу Кая. Быстро споласкиваю пальцы и иду к нему, тихо, на носочках. Обнимаю со спины, обхватывая руками, и прижимаюсь щекой к жесткому колючему свитеру.

Он накрывает мои ладони своими, сжимает, снова пытаясь согреть мои ледяные пальцы.

— Идем, — веду его за собой в предбанник, где мы снова одеваемся и обуваемся.

Ковбой мигом бросается навстречу, помахивая хвостом. Беру поводок и закрепляю, пока Кай придерживает для нас калитку.

Идем по расквашенной грязной дороге в сторону леса, Кай курит. Я отстегиваю пса и, подобрав с земли палку, запускаю ее. Ковбой радостно несется за ней по пожухлой траве.

— Я все слышал, — выдыхает вместе с серым дымом Кай.

Он смотрит куда-то в серую хмурую даль, с прищуром из-за сигареты, которая дымит в уголке его рта. Касаюсь его свободной руки, переплетая наши пальцы.

— Может, они еще расстанутся.

Он качает головой.

— Вряд ли… Ты не знаешь мою мать. Она своего не упустит, а твой отец дает ей все, о чем она столько лет мечтала. Не знаю, как она этого добилась, да и знать не хочу… — он откидывает бычок и достает жвачку.

Раньше их у него не было. Он отбирает палку из пасти Ковбоя и с чувством швыряет так далеко, как я бы не смогла.

— Юль… Найди кого-то другого. Серьезно.

Прячу озябшие руки в карманы парки.

— Почему? Что изменилось?

— Еще ничего, но обязательно изменится. Ты изменишься. Для тебя все будет иначе, понимаешь? Ты такая… Такая…

— Какая? — кричу в ответ. — Какая я, черт возьми, что ты гонишь меня?

Кай снова подбирает палку и швыряет.