Сводный босс (СИ)

И вот когда я уже приближаюсь к финалу, глаза непроизвольно распахиваются, и желанный оргазм летит в тартарары, потому что я вижу, что Камилла плачет.

Убираю руку с её головы и поднимаю за подбородок.

— Эй, малыш, ты чего?

— Ты такой грубый, — всхлипывает она, — как животное. За что ты обзываешь меня?

Ну вот как ей объяснить, блядь, что это никак не связано с тем, что я её не уважаю?

— Я читала, что это может быть связано с психологической травмой.

Камилла вытирает слёзы с припухших губ и принимает вид заправского мозгоправа.

— Тебе нужна помощь, Гас. Возможно, это как-то связано с твоей матерью. Вот Кристиан Грей...

— Камилла, — как можно мягче произношу я, хотя Бог свидетель, для меня это нелегко, потому что от её слов младший впал в кому. — Если ты пытаешься заставить меня пойти к психологу лишь потому, что мои сексуальные пристрастия отличаются от твоих, то лучше не стоит. Я не считаю себя ненормальным. Ты прекрасно знаешь, каких трудов мне стоит корчить из себя Кристофера Робина перед отцом, чтобы ещё дополнительно кастрировать меня надуманными этическими рамками в постели. Я, милая, люблю трахаться в разных позах, не брезгую анальным сексом и обожаю глубокий минет. У тебя появится повод нервничать, если я начну называть тебя сучкой на людях, перестану открывать тебе дверь или подниму на тебя руку. А до тех пор, блядь, не смей называть меня животным и говорить, что у меня проблемы с головой. Это на твоём складе сексуальных фантазий висит заржавевший амбарный замок.

В глазах Ками снова начинают сверкать слёзы, но в данный момент мне плевать. Хороню труп Гаса-младшего в трусах, дёргаю молнию и встаю.

— Ты куда? — пищит Ками, поднимаясь следом.

— Домой, — отвечаю хмуро, направляясь к двери.

— Заедешь завтра?

Киваю и захлопываю дверь. Цвет настроения — говно.

Заезжаю в супермаркет и прихватываю бутылку бурбона, нужно успокоить нервы, чтобы не вломиться в комнату матрёшки и не выпороть её за то, что не отвечает на звонки. Но дома меня ждёт разочарование, Сла-вы нет. На часах половина десятого, а русская где-то шляется. Плюхаюсь в кресло, стоящее в гостиной, и опрокидываю в себя большой глоток огненной воды прямо из бутылки. Терпкая горечь царапает горло и бьёт мягким кулаком в голову. Лучше, но сегодня я хочу лечь в нокаут, поэтому следом заливаю ещё. И когда, блядь, всё стало так сложно? Я ведь был вполне себе счастлив и доволен жизнью, пока русский расписной сувенир не поставил всё с ног на голову. Не зря Россия столько сидела за железным занавесом, эту страну нужно пожизненно держать на карантине.

Врубаю телевизор, но не улавливаю ни одного слова, пока монотонно опорожняю бутылку. Ни намёка на скорое появление матрёшки. Неужели, и правда, нашла себе папика, и трахается сейчас на белоснежных простынях «Мариотта». Я слышал о таком. У цыпочек, которые подолгу носили пояс целомудрия, башню сносит, и они начинают торговать своей вагиной направо и налево, навёрстывая упущенные годы воздержания. Ну и сука же ты, матрёшка. Экран с головой коротко стриженной ведущей-лесбиянки расплывается перед глазами, и я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от пронзительного воя телефонного будильника. Шесть утра. Голова весит тонну, во рту, предварительно опорожнив в нём кишечники, сдохли хомяки, в ушах звенит.

С трудом поднявшись на ноги, иду на кухню и выпиваю литр воды. Силой мысли подавляю тошноту и тащусь в душ. Постояв под ледяным водопадом пятнадцать минут, заматываюсь в полотенце и выхожу в коридор. Блядь, я должен знать, ночевала она здесь или нет.

Распахиваю дверь в её спальню, но она пуста. И даже кровать заправлена. Стерва. Так сосала мой палец, словно участвовала в конкурсе на лучший минет с призовым фондом на пожизненное безбедное существование, а после уехала трахаться с каким-то ублюдком.

Собираюсь выйти, но в последний момент решаю проверить ванную. Последний призрачный шанс. Дёргаю дверь, едва не срывая её с петель, и каменею на пороге. Потому что запотевшая от ароматного пара стеклянная перегородка душевой не может скрыть два соблазнительных полушария и изящный изгиб поясницы. Младший оттряхивается, и как бешеный зомби, вылезает из могилы, оттягивая полотенце. Вода льётся на закалённое стекло, создавая манящую прозрачность, и я, как заворожённый, пялюсь на стройные ноги и мелькающий абрис высокой груди. «Уходи», — шепчет внутренний голос, — «она здесь, с ней всё в порядке, поговорите в машине». Но вот только моё либидо слышит ещё хуже Бетховена, поэтому я остаюсь стоять на месте.

Раздаётся вжик раздвигающейся перегородки, и меня ослепляет облако пара. Это даже хорошо, потому что вид обнажённой матрёшки для похмельного и неудовлетворённого меня — это слишком.

— Где ты была? — решаю обозначить своё присутствие.

В ответ слышится что-то русское, злое и шипящее, по содержанию очень напоминающее песню группы «Ленинград», которую часто крутят по местному радио.