Сводный монстр (СИ)

Настойчивые пальцы теребят нежную плоть, не давая ни шанса отодвинуться. Отодвигаться и не хочется…Я лишь сильнее раздвигаю ноги и откидываю голову, как самая настоящая шлюха, желаю, чтобы он вошел меня грубо и резко. Нагло брал, сминал в руках, как дикий захватчик отбирает земли.

В этому минуту я не думаю ни о чем, полностью растворившись в ощущениях.

Широко распахиваю глаза, когда его палец скользнул внутрь и задвигался с изощрением медленно, словно наказывая, растягивая, приближая к оргазму, но не давая шанса получить его. Тихо всхлипываю, двигаюсь ему навстречу, чуть ли не умоляя.

Кажется, от травки очередной новый приход, но не тот, от которого хочется ржать, а тот, который возбуждает. Вцепившись в широкие плечи Макса, начинаю насаживаться на его палец, или уже, кажется, два пальца, двигаясь вверх-вниз, пытаясь сфокусироваться на нем, на его лице. Но сфокусироваться не получается, все плывет, полыхает в сахарном тягучем мареве, рассыпается от удовольствия, что начинает взрываться по всему телу. Большим пальцем он продолжает растирать по кругу набухший бугорок, и через несколько секунд я ярко кончаю на его пальцах, громко застонав его имя и откинувшись в его руках.

Мне давно не было так хорошо. Черт, мне никогда не было так хорошо.

Все тело подрагивает, пока я пытаюсь прийти в себя после оргазма, потихоньку эйфория смывается. Боюсь смотреть ему в глаза.

Макс встает, его шорты оттопырены, показывая, как сильно он возбужден. Привычным движением отбрасывает челку со лба, и, глядя в мое напряженное от неловкости лицо, спокойно произносит:

— Ложись спать, дурища непутевая. Завтра тебе наверняка будет стыдно, и ты, возможно, скажешь спасибо, что я не отымел тебя как следует. Эрвин бы не ушел, пьянь русская.

Он выключает свет и уходит, оставив меня в исступлении сжимать простынь в руках.

Это просто пиз**ц!

Какая. Я. Дура.

Глава 6

Утром следующего дня я открыла глаза, желая умереть.

Да, он оказался прав. Мне дико стыдно за вчерашнее поведение, я теперь просто не смогу смотреть ему в глаза. Как мне вообще выйти из комнаты с тем, чтобы не сгореть от обжигающего чувства стыда?

Бог мой! Я кончила на его пальцах, громко стонала его имя! Черт, черт, черт!

Меня прошибал липкий пот, пока я судорожно размышляла о том, что мне ему сказать и как себя оправдать. Как оправдать то, что я сама надрывно насаживалась на его пальцы, откидывалась в его руках? Твою мать!

Я только приехала, и тут же совершила такую колоссальную ошибку! Я просто не могла, нет!

Только не с ним. Только не с этим человеком. Я же должна его ненавидеть, а не плавиться в его горячих руках, как воск, позволяя делать со мной все, что угодно.

А он просто хотел пристыдить меня, поставить на место, унизить! И у него это прекрасно получилось. Уж лучше бы меня пьяную поимел Эрвин, чем заставил ярко кончить человек, с которым у меня свои счеты, своя история. Гадкая, опустошающая, болезненная история.

Как я могла?

От обиды, злости на себя и собственного бессилия хотелость выть, рвать волосы клочьями, бить себя руками по лицу.

Я элементарно не смогу отсюда уехать, у меня нет денег. Предполагалось, что за мою работу мне будет платить братишка. Нет слов, какая я дура.

Кое-как вылезаю из кровати и двигаюсь в ванную. В зеркале на меня смотрит взлохмаченная девица с уже бледно-лиловыми волосами. Губы искусаны от волнения, половина лица застыла пластиковой маской. Теперь, едва я подумаю о нем и нашей предстоящей встрече, оно всегда будет таким.

От отчаяния хочется плакать. Придется снова использовать старый прием, помогавший в прошлом не нервничать. Я фокусируюсь на странах, беспорядочно вспоминаю, одну за другой. Главное назвать столицу. Все это происходит в моей голове, конечно.

Приведя себя в порядок, я иду работать. Время накрывать завтрак вместе с Томасом.

Томас выглядит ничем не лучше меня, его лицо опухло, под глазами мешки.

— Ох, Вера, привет, — протягивает напарник, и смотрит на меня внимательным взглядом.

Я смущенно отворачиваюсь, хватаясь за хлеб, который, судя по всему, сегодня привез кто-то другой. Хлеб еще горячий, и я фокусируюсь на нем, параллельно вспоминая столицу Пакистана.

— Макс сам забрал хлеб сегодня, — с облегчением выдыхает Томас, и я вздрагиваю при упоминании его имени.

Мы почти не разговариваем, так нам обоим плохо. Я выдула уже несколько чашек кофе из своего же кофейника, с которым по привычке ходила между столиками. Иногда возникало дикое желание присосаться к носику и глотать кофе жадными глотками прямо из кофейника.

Сводного брата я так и не видела в течении всего дня, и под вечер даже расслабилась.

Только один раз увидела в окно, как отъезжает вечером его как обычно заляпаный грязью внедорожник.

Ночью я долго не могла уснуть, ворочаясь в постели, проклиная судьбу, новоиспеченного брата и больше всего себя.

На протяжении всей недели мы умудрялись почти не сталкиваться, а если нужно было что-то обсудить именно с ним — я просила Томаса. Через какое-то время я поняла, что не я одна пытаюсь держать дистанцию. Он тоже меня избегает. Меня это больше, чем устраивало.