Сводный монстр (СИ)

От его опешившего вида от сердца отлегло. Нет, это просто ошибка.

— Чего? — не сразу понял о чем я, опустил глаза вниз, нахмурившись, словно только увидел, что обул. Затем на бледных скулах мелькнул розовый румянец, сводный брат закашлялся. — Нет… Я же обещал тебе.

— Ясно, — опять бросила я, и сама поразилась безразличию в голосе.

— Вера, посмотри на меня, — он схватил меня за плечи и развернул лицом к себе, поднял подбородок, заставляя смотреть ему в лицо. — Что происходит? Ты меня больше не любишь?

Я молча вывернулась и прямо босиком по траве пошла на задний двор, потому что сил ему сопротивляться больше не было. Глаза щипало от готовых вырваться наружу новых слез. Я мечтала, чтобы все оказалось ошибкой, чтоб он вернулся ко мне. И вот он здесь. Но было так страшно снова обжечься. Нам не быть счастливыми, будучи вместе, слишком много всего было в прошлом, что лежит сейчас тяжким грузом на плечах.

Я упрямилась даже выслушать его. Было невыносимо больно смотреть в его холодно-синие глаза, потому что в них я вижу отражение нескольких месяцев жизни с Паулой. Я все понимаю про долг и так далее… но от этого мне ни черта не легче. Пока эти месяцы я страдала, он пытался настроить с ней свою жизнь. Пытался забыть меня. Видно, у него это легко получилось. У него все легко — свадьба, ребенок, чувства. А потом вдруг ничего этого нет.

Подойдя к качелям, которые так и висели не тронутыми, я протянула руку и коснулась пальцами шершавой веревки. Макс тяжело дышал за моей спиной.

— Ты любишь меня? — шею обдает его горячее дыхание. Но в его голосе я слышу гнев. — Тебе понадобилось так мало времени чтобы забыть меня? Потому что я все это время мучился.

Не желая ничего слышать, а тем более говорить, я легко запрыгнула на доску и принялась раскачиваться, будто пытаясь спрятаться от него в своей скорлупе. Бессмысленно. Макс нетерпеливо обошел качели, вновь оказываясь передо мной. Его ноздри раздувались, он явно хотел мне много чего сказать, но сдерживал порыв, хотя вся его поза говорила о том, что парень на грани.

Не успела я раскачаться, как он запрыгнул на качели вслед за мной.

А дальше начался круговорот эмоций, только я и он, наши упрямые взгляд, что пересеклись и не смели отпускать друг друга. Настороженные позы. Словно мы снова могли причинить друг другу страдания.

— Любишь? — то ли шепот, то ли скрежет сквозь зубы.

Спутанные волосы оставляют взору только один глаз. Но и его силы хватало удерживать меня на месте, словно мышь перед удавом. Упрямо молчу, чувствуя, как он легонько начинает раскачивать качели. И хочется крикнуть «нет», но это будет ложью. И «да» тоже не могу сказать, слишком сильно гнетет обида на него.

— Я никогда не смогу тебя простить, — говорю совсем не то, что нужно. Но больше не могу издать ни звука, от его совершенно пустого и застывшего взгляда мне жутко.

— Любишь? — опять спрашивает, но уже совершенно чужим голосом, упавшим и каким-то безжизненным.

— Нет, — еле слышно отвечаю я, сердце стучит, как ненормальное.

Его лицо становится непроницаемой маской, губы сжимаются в твердую линию, и теперь качели взлетают быстрее, выше, сильнее. Раскачивал жестко, но уверенно, словно знал, что делал. Опять вел к своей бездне.

Противный ком поднимался с глубин желудка, потому что перед глазами вставала картина прошлого. Нет, он не может так со мной поступить. Видит же, что мне плохо от того, что снова может случится. Но сводный монстр продолжает делать то, что делает с холодной решимостью. Взгляд стал таким, каким я видела его уже однажды. Словно он был не здесь, а где-то в своей голове наедине с самим собой.

От страха, необузданных эмоций и чувства горькой обреченности голова кружилась, а к горлу подкатывала тошнота. Пальцы побелели оттого, как сильно они вцепились в тугие веревки, но отпустить было страшно. Больше никогда не отпущу…

И если бы я могла что-то сказать, заорать или просто попросить остановиться… Но это было бесполезно, ведь это он.

И мне ничего не оставалось делать, как держаться за веревки, широко расставив ноги, уперев ступни в тугие узлы, наплевав, что моя белая развевающаяся юбка давно уже летает выше, чем положено, выставляя напоказ мои ноги и бедра, и нижнее белье.

В лицо ударяло его тяжелое рваное дыхание, и весь он напоминал мне загнанного в клетку зверя. Ноздри широко раздувались, на шее бешено пульсировала аорта, зубы сцеплены, выпуская легкий свист, когда он выдыхал. От него пахло какой-то горькой травой, может полынью. Челка упала на лоб, закрывая от меня один глаз, но второй, холодно-синий, смотрел на меня в упор, сверкая от ярости и злобы.

Он раскачивал качели сильнее, и иногда мы сталкивались, грудью или коленями, пытаясь удержаться на узкой доске ногами. Его рубашка развевалась за его спиной, распахнутая, открывая моему взору гладкую кожу на груди, стальной пресс и небольшую дорожку волос, уходящую под ремень джинсов. Грубые ботинки были совсем не под стать теплой летней погоде, но ведь это он. У него все по-своему.