Свое имя

Поезд начал притормаживать. За тамбурным окошком потянулось высокое здание из красного кирпича со сквозными дырами вместо окон. Наверху чернела выпуклая закопченная надпись: «Лозовая».

Днем, когда поезд останавливался на станциях, Алеша покидал свой роскошный тамбур с откидным сиденьем и застекленным окошком над штурвальным колесом. Он делал это из предосторожности: какой-нибудь бдительный кондуктор мог заглянуть сюда. Кроме того, нужно было попить, размяться, узнать последние сводки…

Оставив рюкзак под сиденьем, Алеша настороженно выглянул и быстренько вышел из вагона.

На станции шум, толчея. Куда ни глянешь — военные. А вдоль здания вокзала на тюках и чемоданах сидят женщины с ребятишками, старики. У них темные от загара и пыли, усталые, радостные и заплаканные лица: люди, наверное, вернулись в родные места.

Алеша смотрел на здание вокзала. Когда-то, видимо, оно было довольно красивым — высокое, сложенное из красного кирпича, с большими овальными окнами. Сейчас — пустая каменная коробка, исклеванная снарядами и осколками.

Чем дальше на запад, тем все чаще встречались такие пустоглазые здания, черные, обгорелые деревья, исковерканные вагоны под откосами, глубокие воронки с зеленой водой, опрокинутые в реки железные фермы мостов. Все сильнее чувствовал Алеша обжигающее дыхание войны и думал: то, что война ушла так далеко, конечно, хорошо, но зато добираться до передовой линии труднее и немало придется натерпеться на этом длинном пути. А как было бы чудесно ехать на легальном положении, не прятаться, не бояться ни начальников эшелонов, ни кондукторов — никого!

Пока он был занят этими мыслями, старший лейтенант с красной повязкой на левом рукаве, пощипывая широкий бритый подбородок, пристально разглядывал его.

Почувствовав на себе взгляд, Алеша обернулся. Старший лейтенант быстро подошел к нему, козырнул:

— Ваши документы, молодой человек?

Алеша не успел подумать, хорошо это или плохо. Документы так документы!

— Белоногов Алексей? — негромко прочитал старший лейтенант и уставился на него с таким видом, будто очень обрадовался этой встрече.

— Так точно, — ответил Алеша, не предвидя дурного: в военное время не мешает лишний раз проверить документы.

— Прошу пройти со мной, — вежливо сказал старший лейтенант, пряча в карман Алешины комсомольский и ученический билеты. — Недалеко, вон в ту деревянную пристройку…

Это уже нехорошо. Еще отстанешь от поезда. Может, бежать? Но лейтенант почти нежно подставил ладонь под его локоть.

На некрашеной двери в пристройку — железная табличка: «Военный комендант». Странно, какие у него могут быть дела с военным комендантом?

Капитан, которому представил Алешу старший лейтенант, был менее приветлив. Недовольно хмурясь, он несколько минут смотрел в Алешин комсомольский билет, словно припоминал что-то. Нижнее веко левого глаза, рассеченное розовым шрамом, часто и мелко подергивалось, словно кто-то тянул его за веревочку. Старший лейтенант порылся в папке и, отыскав какую-то бумагу, положил ее перед капитаном. Тот тряхнул головой и обрушился на Алешу: откуда, кто родители, как очутился здесь?..

В девятом классе, когда пришлось писать сочинение на свободную тему, у Алеши целый урок ушел на обдумывание. Сейчас все решали минуты. И он справился.

Видите ли, у него, у Алексея Белоногова, в Киеве живет родная тетка, сестра матери, одинокая женщина, очень хороший человек. И вот он, преданный племянник, отвечая на многократные приглашения, направляется к этой тетушке на летние каникулы…

Рассказ прозвучал искренне. Только хмурый вид капитана и его веко, задергавшееся чаще, вселяли недобрые предчувствия.

— Как же так, Белоногов? — сказал капитан, сильно окая. — Надо же было предупредить родителей: дескать, отправляюсь к тетушке, не беспокойтесь. А то снялся и никому ни полслова. В Горноуральске вот переживают, разыскивают тебя…

«Все кончено!» — с тоской подумал Алеша.

Знаменитая фамилия

Когда Митя, по пояс голый, торопливо мылся в кухне, Марья Николаевна, не то размышляя вслух, не то мысленно советуясь с кем-то, негромко сказала:

— Может, мне подойти к начальнику?

После истории с Алешей она, не колеблясь, одобрила Митино желание поработать в каникулы, но, услышав, что начальник отказал, обрадовалась: пожалуй, рановато ему на паровоз. В то же время было боязно: за месяцы безделья он может, как и его дружок, придумать что-нибудь несуразное — возраст опасный, колобродистый…

Митя фыркнул и повернулся к матери. По смуглому лицу, по длинным, юношески тонким рукам бежали светлые струйки.

— Еще чего недоставало! — проговорил, он, разбрызгивая твердыми губами влажную пыль. — Не в детский сад определяюсь как будто…

Энергично орудуя полотенцем, бросил на ходу: «Можешь не беспокоиться…» — чем еще больше встревожил Марью Николаевну.

Завтракал он вместе с Леной и Егоркой и, торопясь, обжигался горячей картошкой.

— Что так рано? — спросила Лена с простодушной и ясной улыбкой.

— Дело есть.

Не гася улыбки, она качнула головой, соглашаясь, что о незавершенных делах лучше до времени помолчать.