Свое имя

Утром Митя обычно первым долгом отправлялся к почтовому ящику, прибитому к калитке, прочитывал вслух сводку Совинформбюро и потом шел умываться. Сегодня он вспомнил о газете, когда мать сама принесла ее. Марья Николаевна молча просмотрела сводку и так же молча стала убирать со стола.

Митя взял газету, попытался читать. Но газетные строчки заслонило смешливое цыганское лицо Миши Самохвалова с маленьким задиристым носиком:

«Здорово ты отличился, железнодорожник!»

Мишу сменил Чижов; серые щелочки его глаз колюче поблескивали:

«Я веревку советовал прихватить, а надо бы спасательный круг!»

«Вот где материал для стенгазеты. Просто жуть!» — Это Маня Урусова говорит, поглядывая на Митю с высоты своего богатырского роста.

И пожалуйте — газета уже висит в дежурке. Паровозники толкаются, пробираясь к витрине, но протиснуться трудно: столько народу сгрудилось возле нового интересного выпуска. Все хохочут. И вместе со всеми смеется Вера, кончиком платка вытирает слезы. Да и как не смеяться: на рисунке — паровоз 14–52 стоит по самые дышла в голубой воде. Редколлегия не поскупилась на место — получилось целое море. И по этому морю друг за дружкой плывут к паровозу седой машинист, толстый помощник и кочегар с черным щетинистым ежиком…

«Не дадут проходу, — подумал Митя. — «Какой это Черепанов?» — «Да сынок знатного машиниста, тот, что потоп устроил…» А Вера еще говорила про какое-то призвание. Чепуха!»

Он в сердцах отбросил газету, громко сказал:

— Сиди дома, и все!

Марья Николаевна перестала шить, обернулась:

— А по-моему, неладно так будет…

Митя удивленно уставился на мать.

— Неладно, говорю, Димушка, — повторила она. — Люди-то приветили тебя, смотрели с надеждой, а ты, выходит, обманул их. Оконфузился, скажут, парень и с перепугу наутек. Как же с такой-то славой уходить?

— А что делать?

— Раз неправ, повинись. И подумай: разве ж это авария? Неудача, и только. Постарайся, чтоб вперед не было такого. А кончатся каникулы — с честью на занятия…

«Нет, авария, авария, — размышлял Митя. — Да еще какая! Сразу всем показала, что никудышный человек, что не гожусь даже в дублеры…»

— Просмеют, — доверительно тихо сказал Митя.

— Ну, посмеются, пошутят. Шутка да прибаутка, сказывают, только на похоронах лишняя, — усмехнулась Марья Николаевна. — А ты потерпи, коль заработал. Ничего не убудет у тебя, а ума прибавится…

— Легко сказать!

— Понимаю, нелегко, — проговорила Марья Николаевна, с сочувствием глядя на сына. — Ты, Димушка, видать, считал, что все легко да просто. Сел на паровоз и покатил. А паровозная служба — не катанье. Люди годами учатся. Гонорка, знать, у тебя лишка…

— Какого гонорка? — вскинул голову Митя.

— О себе, наверное, чересчур много полагаешь, — ласково и тихо сказала Марья Николаевна.

— Кто это говорит? Максим Андреевич, да?

— Он хорошо отзывается. А грешок все ж подметил…

Митя быстро поднялся, шумно придвинул стул. Значит, успел-таки! К чему же было хитрить: «Не хотел мать расстраивать…»

— Ну, теперь уж вовсе некуда идти… — проговорил Митя дрожащим голосом.

— Вот он и есть, твой гонорок, — тревожно улыбнулась мать. — Максим Андреич-то обойдется без тебя, так я понимаю…

— И пускай, — бросил Митя, выходя из дому.

Марья Николаевна, облокотившись на край узкого столика, на котором стояла машина, прикрыла глаза, словно прислушивалась к чему-то.

«Спасибо за помощь!»

Он спускался с крыльца, когда во двор вошел Алеша, помахал рукой:

— Привет паровознику!

Митя настороженно, изучающе посмотрел на друга: насмешка? Но в следующую минуту понял, что это не так. Алеша поздоровался и сказал:

— Я к тебе за помощью. Пойдем в сад, что ли?

Откинув крючок, Митя толкнул низенькую дверь и пропустил Алешу в сад.

«Вера не может не знать, ведь это чепе, — размышлял Митя, идя за Алешей по узенькой дорожке меж низкорослых раскидистых яблонь. — Почему же не рассказала брату, пропустила такой случай посмеяться? Неужто посочувствовала?..»

Ему не терпелось выяснить это, и он спросил:

— Ты с Верой разговариваешь?

Алеша оглянулся, вытаращил зеленоватые, как и у сестры, глаза.

— Ну, вы не в ссоре? — пояснил Митя.

Прищурив один глаз, Алеша понимающе мотнул головой:

— Передать что-нибудь требуется?

Митя молчал, чувствуя, как щеки заливает предательский жар.

— Записочку? Или устный привет? — Алеша перешел на шепот, желая показать, что он умеет хранить чужие тайны.

— Балда! — со смущением и досадой сказал Митя. — Я всего только спросил, мир у вас или идут военные действия…

— Цапаемся беспрерывно. Вообще с тех пор, как она стала работать, с ней трудно. На сегодняшний день дипломатические отношения натянутые…

Теперь все ясно: не сочувствие удержало Веру. Будь она с Алешей в мире, наверняка рассказала бы обо всем и посмеялась над его несчастьем.

— Что за помощь тебе нужна? — спросил Митя, не зная, как сказать о своей неудаче.

Алеша присел на узкую скамейку в глубине сада, но тотчас же вскочил и, потирая лоб, прошелся.

— Ты даже не представляешь, что у меня в жизни, — сказал он сдавленно. — Я сам еще не разберусь. Просто в башке не укладывается…

— Ну, что?

— Да с отцом…