Свое имя

Всякий раз, встречаясь с ее взглядом, он почему-то стал испытывать безотчетное, непонятное беспокойство. По-рысьи круглые синие глаза будто притягивали. В первые дни он побаивался и презирал Тоню. Теперь он боялся не языка ее, а перемен, происшедших в девушке, боялся той силы, которая неодолимо тянула к ней. Эта боязнь придавала ему смелости, и он, еще недавно молча сносивший все ее жалящие насмешки, начал отвечать колкостями. И тут же об этом жалел.

Когда Тоня отошла от верстака, Митя решил, что это очень хорошо, что больше он не станет думать о ней. Но, невольно оторвавшись от книги, он исподлобья проводил глазами маленькую тонкую фигурку, и размышления о Тоне вытеснили мысли о Вселенной и о методах ее изучения…

Весь день они были вместе. Работать с ней было весело, интересно. Митя с завистливым вниманием отмечал про себя, как умело и ловко получалось у нее все. Слабосильные с виду, почти детские руки Тони на удивление легко и мастерски справлялись с трудной и грубой слесарной работой.

Они стояли на котле друг против друга, согнувшись над крышкой песочницы, которую прикрепляли к корпусу. Митя не поспевал за Тоней, злился. Временами настороженно взглядывал на нее, — девушка тотчас отворачивалась. Конечно, от нее ничего не упрячешь. Но почему же она молчит? Жалеет его, что ли? И он злился еще больше.

Перед концом смены на площадку паровоза поднялся Силкин. В дремучих глазах его мелькало беспокойство.

Силкин сказал, что в депо пришел паровоз с неисправностями по «гарнитурной части» и что ремонт необходимо сделать за четыре-пять часов, так как ночью паровоз должен отправляться в рейс. Но он опасался, что без подмоги вторая смена не справится.

— Вы хотите сказать, Федор Васильевич, что вся надежда на нас? — игриво спросила Тоня.

На мгновение глаза Силкина осветились улыбкой.

— Одно удовольствие беседовать с догадливыми людьми!

— Что ж, нам не привыкать. — Тоня самоуверенно повела плечом, вспомнила: — Но у Черепанова сегодня занятия…

Митю передернуло: опять жало! Ведь если речь идет о помощи, то каждому понятно, что в первую очередь нуждается в ней сам Черепанов.

— Что скажешь, Черепанов? — спросил Силкин, потирая черный нос. — Пропуск нельзя сделать?

«Неужто и Силкин гнет ее линию?» — тревожно пронеслось в Митиной голове, охваченной внезапным жаром.

— Прогула не будет, мы справку для школы выпишем, так, мол, и так. Причина-то вполне уважительная, — продолжал слесарь своим негромким, спокойным голосом.

— Как не стыдно! — Тоня рассерженно стукнула гаечным ключом по крышке песочницы, впилась в Митю своими рысьими глазами. — Подумаешь, четыре урока пропустить! Проблема! Днем позже станешь профессором!

Не сводя с лица Силкина все еще недоверчивого взгляда, Митя соскользнул с котла, оглушительно загремев кублуками сапог о железную площадку.

— Так вы, Федор Васильевич, вы это всерьез? А я… Вы не подумайте… Какой может быть разговор!

— Вот и договорились.

Силкин объяснил, где стоит паровоз, и ушел.

Тоня миролюбиво усмехнулась:

— Зря торопился утром постигнуть Вселенную…

— Все равно ничего не постиг, — неожиданно признался Митя.

— Во всяком случае, моей вины в этом нет…

«Как раз!» — подумал он.

Паровоз, приглушенно дыша, стоял в конце третьего пролета. Над его трубой нависал черный железный зонт, и все-таки сернистый дымок плавал в воздухе.

Митя ликовал. Силкин попросил его остаться! Был ли бы смысл оставлять бесполезного человека? Глупости! Его попросили остаться потому, что он — работник, нужный человек!

Из конторки мастера вышел Алеша и развалистой походкой направился к воротам. Увидев Митю, остановился.

— В школу не собираешься?

— Меня оставили на вторую смену. Понимаешь, срочный ремонт. — Митя пожалел, что рядом Тоня и нельзя объяснить всю важность этого факта.

— Понимаю… — процедил Алеша, бросил веселый взгляд на Тоню и, чуть прикрыв один глаз, многозначительно кивнул головой.

Митя хотел еще что-то сказать, но после этой знакомой улыбочки только махнул рукой.

— Как он не похож на свою сестру! — презрительно сощурилась Тоня.

Они поднялись на передний мостик паровоза, положили инструменты, и Тоня заметила с улыбкой, что, видимо, по случаю юбилейной даты работа сегодня выпала та же самая, что и в тот день, когда Митя пришел в их группу.

— Помнишь? — спросила она и, увидев, что Митя собирается отвертывать центральный штурвал дверки, встревоженно схватила его за руку: — Ты что? Ты же на горячем паровозе! Где рукавицы?

Рукавицы остались в шкафчике, он совсем забыл о них на радостях.

— Определенно будешь профессором. По рассеянности уже в кандидаты наук годишься. — Тоня протянула ему свои брезентовые, блестящие от мазута рукавицы и, прежде чем он успел поблагодарить, спустилась с площадки и скрылась за паровозом.

Медленно засовывая руки в большие, твердые рукавицы, Митя удивленно поднял плечи. Что же все-таки с ней происходит? Может быть, Силкин дал взбучку? Может, просто совесть заговорила? Но как бы то ни было, за рукавицами он должен был сам сбегать. Нехорошо!

— Чего же ты побежала, я бы сам… — сказал он, когда Тоня вернулась.