Своё никому не отдам (СИ)

Во дворец вернулся на рассвете, так и не поспав. Взвинченность, однако, сохранялась и никак не уходила. Наверное, он так паникует. Гвардейцы провели его той же калиткой, тихонько обменявшись словечком с караульными, что заступили на пост уже после того, как они ушли этим же путём. Хорошо, что папенька не взял их с собой на это злосчастное богомолье. Удачно, всё-таки, что хотя бы на стражу можно положиться.

Удачно. Очень удачно. Слишком удачно. Насколько он помнит, флагманская галера такое количество солдат вместить способна без особого труда — их ведь не больше трёх сотен, его Ендрикцев. И уж на то, чтобы взять их с собой, времени практически не требуется — они за пару минут готовы. Да и без прямого приказа просто-напросто последовали бы за царем, если он покидает дворец. Не все, может быть, но те, что не стоят на постах — точно. Они ведь особу должны оберегать, а не дворец. Нестыковочка, однако.

А вторая нестыковочка — не так уж папенька был набожен, чтобы так внезапно прийти к мысли о необходимости обратиться к Господу. Вот так вот вскочить и, сломя голову помчаться… а вот это в его характере. Не долог он на сборы.

* * *

Вместе со сменившимися часовыми заглянул в кордегардию, где и позавтракал из солдатского котла. Не в диковинку это Ендрикцам, а другим они не расскажут.

Итак, перед тем как покинуть этот мир, папенька оставил ему верную охрану. Людей лично к сыну расположенных и его привычки знающих. Наводит это на хорошие мысли. Вот с ними, с мыслями этими, и завалился юный царь на боковую в своём привычном с детства покое столичного дворца.

* * *

Расположение помещений знакомо ему издавна. Поэтому, выспавшись, наконец, отправился в папенькин кабинет. А там уже боярин Кикин сидит за столом и бумаги читает.

— Здравствовать тебе, Борис Алексеевич, — учтивый поклон и ответный поклон. В пояс, по обычаю.

— И тебе долгих лет, государь. Как спал?

Хотелось нагрубить, дать понять, что его, Кикина, это дело не касается, но как всегда, почуяв в себе гнев, промолчал. Вернее, помолчал, обдумывая пристойный ответ. А всё равно резко ответил:

— О том я матушке сказывать стану, — и тут же уже извинительно, словно оправдываясь, продолжил. — Слыхал я, что делами ночными мужи сугубые не похваляются.

Приметил, как собеседник прячет улыбку, быстро склоняя голову, будто соглашаясь, и рассвирепел окончательно. Отчего принялся осматриваться по сторонам. Столов в этом не тесном помещении стояло четыре. Один явно государев, ничем не занят. Ровная чистая поверхность богато изукрашена — составлена из деревянных фрагментов древесины различных цветов, создающих красивый узор. Не припоминает Гриша такого.

Два других — размером не меньше, но расположены как-то подчинённо. В сторонке стоят у самых окон, и свет на них падает удобно. Красота столешниц, если она и есть, то проглядывает только местами, потому что лежат на них книги и свитки, листы бумаги и принадлежности для письма. Последний стол длинный, вытянут вдоль внутренней стены, здесь карты. Лавка, массивные стулья с подушками на сиденьях. Сводчатые потолки и стрельчатые окна. Светло, воздушно, просторно. И гнев потихоньку вышел.

— Расскажи, Борис Алексеевич, кто батюшке моему дела вести помогал?

— Я, государь. Письмовождение, документооборот, просмотр докладов и сводов по сказкам он мне поручал. Писари под моей рукой были. Еще хозяйственными делами ключник Ипатий Корытин вершил, а казну хранит Мокий Яров.

— Выходит, приказскими делами ведал ты, — Гриша уже уловил, в чьих руках была сосредоточена практически вся исполнительная власть в стране.

— Да.

Подойдя к единственному окну, подход к которому ничем не занят, юный царь уставился на улицу. Стёкла всегда так забавно искажают пропорции видимого сквозь них. А если немного шевелить головой, то кажется, будто деревья извиваются своими стволами. Или по кирпичной стене нетрудно пустить волну или судорогу. При этом разум отвлекается от злости или раздражения и становится годен к использованию по назначению, а не только рвать и метать.

Слабый и трусливый Кикин, червь бумажный, презираемый родовитыми и богатыми, держит в своих руках все нити, управляющие страной. Приняв на себя обязанности наставника несовершеннолетнего царя, он продолжает ту же работу, что и раньше. Почему? Потому что ни в ком не вызывает зависти. Его место никого не интересует, оно не почётное и с великими доходами не связано. Он — наименее влиятелен среди папенькиного окружения. Самый захудалый из тех, кто допущен в боярскую думу. То есть — у него идеальная позиция. Это главный нервный узел государства, надежно прикрытый своей неприметностью. Кто бы ни оказался на троне, без письмоводителя Кикина он не обойдется.