Свое путешествие ты не заканчиваешь

Энн вещала. Бубенцы Черчилля переплюнут любое би-би-си. Энн — лучший радиожурналист, из тех, кого я знаю. Точнее, она и Лев Гольдштейн. Оба когда-то работали на радио "Открытый город". Почему я вспомнила Льва? Наверное, потому что он мой личный пророк, который в 1990 году назвал мои 18-летние журналистские опусы литературщиной. Он сказал это с мягкой вдумчивой иронией, благодаря чему я неожиданно поверила в себя. И вот теперь я хочу, что чтобы Энн тоже поверила в себя, потому что за годы бездействия она свою уверенность подрастеряла. Но понемногу она возвращается к себе прежней, к умению воплощать, размашисто и спонтанно. Я слушала ее и вспоминала — вот они, неожиданные сближения! — как она в юности одновременно мечтала играть на саксе и стать богословом. Очень похоже на Энн — смешать, но не взбалтывать. Но если вспомнить об истоках, то не так уж ее чаяния несовместимы, ведь джаз родился из обращения к Богу, и что такое импровизация, как не моментальное соавторство с ним? "Джаз — это метафора жизни", — говорит Сидни Чемберс, викарий из фильма "Гранчестер".

Сегодня мне хотелось всех осчастливить, всех поблагодарить и благословить на великие свершения, хотя я не духовное лицо, и у меня нет филькиной грамоты о том, что я пастор, викарий или хотя бы псаломщик. Просто выдался необычно милосердный день. Небольно — и уже радость. И, кажется, теперь я могу попытаться заступиться за искусство и вернуть кровь героическому соловью Уайльда, птичке певчей. Я же так и не ответила Энн про Антона Палыча и Лику Мизинову. Их отношения невозможны для однозначных толкований, и о них продолжают дискутировать. Но ведь это же прекрасно! Благодаря Чехову история сохранила и Лику, и ее малышку, и еще много чудных в своей неповторимости людей, и лучше размышлять и спорить о них, чем стремительно деградировать на злобу дня.

В прекраснодушном порыве я позвонила Полли. А то всегда она мне звонит, это неправильно! Она была удивлена и рассержена. Она только что вышла от своей докторши.

— Представляете, она мне заявляет: "Полина, я думала, мы с вами этот вопрос поднимать не будем". А почему не будем, я что, дефективная какая-то? Я что, не женщина, не человек?!

— А какой вопрос? — с трудом вклинилась я в гневный поток.

— Я же вам говорила! Вы что, забыли? Вы же сами меня отругали… В общем я пришла к своему психиатру, чтобы спросить, надо ли отменять лекарство во время беременности, а она была так испугана, словно я собралась менять пол! Вот вы все меня шпыняли, чтобы я, так сказать, обратилась к естественным методам, но наши врачи уже сами от этих методов бочком-бочком… понимаете! И что же делать? Ведь докторица мне до этого твердила, что я молодец, что я вошла в ремиссию, что такими темпами можно подумать и о снятии с учета в обозримом будущем, а тут вон оно как…

— Как сказала несравненная Фаина Раневская, если больной очень хочет жить, медицина бессильна. Всегда руководствуйтесь этим принципом. И, кстати, давайте уже перейдем на "ты"!

— Почему вдруг именно сегодня? — встревожилась Аполлинария.

— А почему бы и не сегодня?

Не объяснять же ей, что я теперь за них с Юликом. Я люблю их обоих, я не имею права быть из чьего-то лагеря. Сегодня внеплановый день любви и прозрений.

— Что-то я беспокоюсь… за тебя, — помолчав, отозвалась Полли. Мне Юлик сказал, что у тебя непостижимая миссия. Когда Бог хочет чего-то интересного, результата ошеломительного и непредсказуемого, он вводит в наш жизненный сценарий человека-стихию. Твой муж Алеша и Митя оба такие. По-разному, но оба. А что тебе делать в этой непредсказуемости? Но, наверное, это часть какого-то большого замысла.

— Да, не сомневаюсь, — улыбнулась я. — И кто-то о нем знает, но пока молчит.

Часть большого замысла или бессмысленного подвига, нашего "маленького" Большого взрыва, после которого родится новая Вселенная… А в моем сознании рождалась цепочка ассоциаций и уводила меня в сторону от разговора. Я мысленно благодарила всех ребят, кто меня спас, ведь меня спасли Митины друзья! Друзья королёвские, московские, музыкальные. Все, кто участвовал в джемах его памяти. Они не дали мне утонуть в боли. Каждый по-своему.

Витя написал мне однажды удивительные слова: "Он был для меня как Луч человека и луч дружбы…"

Лариса начала писать книгу. О Боре, о своем опыте, о…

"Нет, я пока не буду все выкладывать, а то сумбур какой-то о добре и зле получается! Ты сможешь потом, когда я ее напишу, надеюсь, еще в этой жизни, посмотреть и сделать замечания на свежий глаз? Вообще, я начинаю немного понимать, как это будет. Помнишь, эту надпись у дома ММ? "Свое путешествие я заканчиваю". Так вот, я хочу назвать книгу "Свое путешествие ты не заканчиваешь". Потому что никто из нас не волен это сделать здесь, на Земле. Где-то там все продолжается, хрен знает как, но продолжается".