Свое время

Приват-видеолинией я не пользуюсь практически никогда, в мире не так уж много людей, внешность которых меня интересует, и уж точно никого, кому хотел бы показать, как выгляжу я сам; потому обычно обхожусь обычной коммуникацией, дешевле и проще. Но в тот раз я даже причесался и сменил халат на мягкий домашний костюм. И, конечно, прилично ускорился — детям хронозамедление запрещено по медицинским показаниям.

Такой худенький, серьезный, большеглазый мальчик. Глаза Лизкины, а так — ни на кого не похож (видел я его папашу в свадебном ролике — больше, понятное дело, негде его увидеть, если не искать специально веерным идентификатором). Поначалу тихий, а потом один правильный вопрос, второй, десятый — и я сам увлекся, и принялся объяснять, все ярче разжигая пожар интереса в распахнутых глазенках, — потому что нет ничего более увлекательного и прекрасного, чем рассказывать благодарному слушателю о том, что любишь и понимаешь сам. Особенно если твоя жизнь практически не предоставляет возможностей хоть с кем-нибудь об этом поговорить.

Когда это было? Две, три недели назад?.. понятно, моих личных недели.

«Игар… сколько тебе, получается, лет?»

«Двадцать четыре».

Ну что ж они все так торопятся жить?!

«Большой мальчик».

Лиловый фильтр:

«Дед, честно, я хотел… Но если б я стал ждать, она бы сама уже заплатила».

«Девушка?»

«Да».

«Хроноконфликт с девушкой. С ума сойти. Как же это вы?..»

«Ну просто я очень давно ее не видел… Глупо, правда. В тусовке не рассчитал движения, а у нее оказались сбиты настройки хроноса, ну, долго объяснять. Дед, я тебе все отдам. У меня намечается одна перспективная работа, и ставку обещают хорошую… Не сразу, конечно…»

«Игар. Перестань. Лучше знаешь что?»

«Да?»

«Заходи иногда ко мне в коммуникацию. Я медленно живу, но мне тем более будет интересно узнавать твои новости. Как ты там… с той девушкой».

В коммуникации предусмотрен розовый фильтр смущения, но пользуются им, разумеется, только женщины. Игар окрашивает свое последнее сообщение оранжевым фильтром благодарности:

«Договорились. Спасибо, дед».

Вряд ли я когда-нибудь услышу о нем снова — разве что опять понадобится сотня-другая моих экво. Это, к сожалению, факт. Хотя много приятнее было бы смахнуть скупую слезу, вспомнить пухленькую новорожденную Лизку и вздохнуть удовлетворенно: хороший мальчик…

Код я, конечно, сменю. И хватит. К делу.

Активирую эквосхему и несколькими точными движениями перераспределяю эквопотоки, оживляя усохший вектор. И вот она снова пульсирует во всех направлениях, симметричная, совершенная, живая. Кстати, раз уж выяснилось, что некий Аластер Морли не был банальным мошенником, есть смысл подумать над его предложением и для начала пристальнее присмотреться к социальному вектору…

Но не сейчас. Я устал. В мои годы даже экстрахронозамедление не спасает от банальной усталости.

Отключаю эквосхему и выпускаю на экран Паютку. Ожив, она принюхиваетя к кончикам моих пальцев, вприпрыжку пританцовывает вокруг, а затем, прикрыв прозрачными мембранами огромные глаза, ласково трется о ладонь.

Зеленая моя зверюга. Счастливое существо, не знающее, что такое время.

— Если б у вас был миллион долларов, на что бы вы его потратили?

— У меня есть миллион.

Вера обвела взглядом зал. Пришло много людей, гораздо больше, чем она рассчитывала. До четвертого ряда (не считая первого, на первый никто никогда не садится) зал был практически полон, дальше редел, превращаясь в звездную россыпь — и вправду звездную, она увидела и Берштейна, и Скуркиса, и Красоткина с Машенькой: у них у самих скоро чтения в кафе; люди всегда садятся на задние ряды, если не уверены, что досидят до конца. В кафе она, хоть ей тоже предлагали, не захотела читать: какие-то посторонние посетители будут есть, пить, подзывать официанток… А когда им с девочками дали целый зал на сто с чем-то мест, страшно разволновалась, не спала полночи, выпила таблетку. Но люди пришли. И слава богу.

Стиснула в пальцах зеленую бусину, талисман; перед пуб­личными выступлениями руки всегда начинали дрожать, но это постепенно пройдет. Выпрямила спину и взошла на сцену.

Сразу стихи. Она никогда не разговаривала с публикой перед стихами. Если непременно нужно о чем-то говорить — а сейчас было нужно: представить девочек, рассказать о будущем сборнике, — лучше потом.

Облако на рассвете

Полупрозрачно

Как ангельское крыло…

Зал затих. Так было всегда, как только Вера начинала читать, и этот первый миг тишины она любила больше всего. Сделала короткую паузу между строчками — для себя, чтобы услышать.

Закончила и мгновенно, без нарочитого зазора на аплодисменты — пара всплесков жидких вежливых хлопков убивают живое звучание стиха вернее, чем выстрелы — начала следующее, раскатистое, гортанное:

В попранном величии простерлись передо мной

Гордые руины Времени…