Своенравная красавица

Несмотря на то что переговоры между королем и парламентом продолжались всю весну и начало лета 1642 года, все понимали, что гражданской войны не миновать. Для короля Лондон был окончательно потерян, после отъезда из столицы он передвигался постепенно к северу и теперь обосновался в Йорке; королева же умчалась в Голландию под тем предлогом, что ей нужно отвезти дочь, десятилетнюю принцессу Марию, ее нареченному супругу, принцу Оранскому. Никто не сомневался, что на самом деле она уехала, чтобы собрать оружие и деньги и нанять опытных офицеров. Мир давно царил в Англии, и, за исключением немногих дворян, которые принимали участие в иностранных войнах, никто ничего не смыслил в военных делах.

Формальная вежливость заняла место дружелюбия, соединявшего Маут-Хаус с Конингтоном в более счастливые времена. И только Черити поддерживала близкие отношения с семьей сэра Даррелла. Она с нетерпением ожидала того дня, когда сможет переехать в его поместье, и вечно была в страхе, что какая-нибудь случайность помешает этому, а пока проводила там столько времени, сколько считалось позволительным. Ее опасения оказались беспочвенными. В июле ей пошел шестнадцатый год, через неделю после своего дня рождения она спокойно поселилась в Конингтоне, счастливая, как никогда в жизни, несмотря на мрачный призрак войны.

Однако это не означало, что дни ее протекали в ленивом бездействии. Старенькая мисс Мэри умерла за два месяца до того, и многие ее обязанности легли теперь на плечи Черити. Сквайр, его жена и даже сам Даррелл наблюдали за ней с некоторым беспокойством, но вскоре поняли, что нет причин для волнения. Черити оказалась удивительно ответственной. Ее неутомимость и безграничная энергия, которые до сих пор делали ее необузданной и непредсказуемой, теперь были направлены на преодоление испытаний в ее новой жизни. И хотя Черити неизбежно совершала ошибки, она никогда их не повторяла и охотно принимала советы и наставления.

— Ты взрослеешь, малышка, — поддразнил ее однажды Даррелл. — Боюсь, та веселая сумасбродка, которую мы знали, навсегда исчезла.

Черити рассмеялась в ответ, но Даррелл сказал правду: так оно и было во многих отношениях. Ее новый, взрослый взгляд на жизнь сопровождался физическим развитием. То платье янтарного шелка, что она надела в первый раз в тот день, когда Даррелл привез домой молодую жену, стало теперь коротко и тесно. Черити всегда была тоненькой, но угловатая худоба, из-за чего так сокрушалась тетя Элизабет, вдруг уступила место плавным линиям, точно так же, как пропало все детское в лице. Она не стала, да и не могла стать хорошенькой при таких строгих чертах и темных глазах под густыми бровями, но на такие лица многие оглядываются.

В жаркий тихий полдень последней недели августа Черити проходила по Длинной галерее. Солнечные лучи проникали сквозь высокие окна, так что оружие Конингтонов, изображенное на витражах, сверкало, словно громадные драгоценные камни, и на дубовый пол легли разноцветные пятна. Черити думала, что в этом громадном помещении никого нет, но когда подошла к дальнему концу, то увидела Даррелла и Элисон на одной скамье у окна. Элисон плакала.

В первый момент Черити не слишком удивилась, так как Элисон часто плакала в последнее время. Ее страстное желание иметь ребенка наконец-то было близко к осуществлению, но, хотя сама она и радовалась безмерно, здоровье ее с самого начала беременности стало внушать окружающим серьезные опасения. Черити, предполагая, что Элисон плохо чувствует себя, кинулась к ней. Но тут Даррелл, заслышав ее шаги, посмотрел в ее сторону, и что-то в его лице заставило Черити замереть на месте. На мгновение она окаменела, даже дыхание пресеклось. Справившись с собой, она двинулась дальше, но помедленней. Девушка встретилась глазами с Дарреллом — и отпала необходимость задавать вопросы.

— Только что прибыл гонец от брата Элисон, — вполголоса сказал Даррелл. — Король установил свой штандарт в Ноттингеме двадцать второго числа этого месяца.

Черити глубоко вздохнула, пытаясь унять охватившую ее дрожь. Подъем королевского штандарта издревле означал призыв к оружию, и пусть этого ожидали давно, сообщение все же поразило ее, как шок. Она произнесла почти шепотом и лишь с едва заметным намеком на вопрос:

— Ты поедешь?

Даррелл кивнул, и по-прежнему их глаза вели свой разговор без слов. Между ними тихо и неутешно рыдала Элисон, закрыв руками лицо.

— Как только соберем своих людей, — ответил он негромко. — Много времени это не займет. Приготовления уже сделаны.