Своевольная принцесса и Пегий Принц

Была ли Леди Уиффен красавицей? Да, но не так как можно себе представить. От матери она унаследовала голубые глаза, от отца — волосы цвета полночи. Коппер Сонгсмит говорит, что ходила она словно фехтовальщик, танцевала, словно бабочка, смеялась музыкой ветра. А также что ела она, словно солдат, пила, словно бездонная бочка, а похабные песенки пела больше с чувством, чем с талантом. Коппер говорит, она была настолько непохожа на благовоспитанную леди, насколько это вообще было возможно. И, тем не менее, эта женщина сумела покорить не только Короля-в-Ожидании Чарджера, но и его кузена Лорда Канни. Так поет об этом Коппер Сонгсмит, и я записываю за ним, но Рэдбёрд тут ему не подпевает. О Леди Уиффен он говорит только то, что она явилась в Олений Замок и что Лорд Канни и Король-в-Ожидании Чарджер сочли ее милой и привлекательной.

Они стали осыпать ее подарками и вниманием, к немалому удивлению ее родителей и к нескрываемому удовольствию ее самой. Пегая кобыла, кольцо с тремя изумрудами, музыкальная шкатулка, Джамалийский гобелен, Бингтаунские бубенцы, духи из Кандалэя… каждый подарок соперников был дороже предыдущего. Два менестреля встретились в лунном свете под окном ее спальни и подрались, выкрикивая имена своих господ, и угомонпились лишь под потоком холодной воды, которую сама леди извергла на них. Какое-то время эти проделки служили только на потеху обоим дворам Оленьего Замка, и никто не упрекал леди за то, что она не может выбрать между двумя столь настойчивыми кавалерами. Она могла покататься верхом с одним, пообедать с другим, а вечером потанцевать снова с первым. Лорду Канни на именины она подарила серебряную чашу. На день рождения Короля-в-Ожидании она подарила поясной нож с головой оленя на рукояти. Одни считали, что она всего лишь деревенская девчонка, попавшая во дворец, понятия не имеющая, как себя вести со столь блистательными воздыхателями. Другие поговаривали, что ее отец настаивал на расточении улыбок Лорду Канни, а мать — наоборот, Пегому Принцу.

По этому поводу Рэдбёрд сказал так: возможно, дело в девушке и ее чарах, но, скорее всего, она была не более чем предмет для соперничества и повод для того, чтобы давний раздор обернулся скандалом и кровопролитием. Состязание, в которое они вступили с момента рождения Пегого Принца, наконец-то приобрело ту форму, в которой можно было одержать чистую победу или поражение, не опасаясь осуждений или, тем паче, обвинений в измене короне Шести Герцогств. Останови Леди Уиффен свой выбор на том или другом, возможно, их увлечение испарилось бы через пару недель. Но при нынешнем раскладе недосягаемый предмет вожделения добавил желчи их спору, и подспудная война, наконец, вылилась наружу.

Рэдбёрд как-то сказал, что мнения могут содержать правду, но только правда должна быть свободна от мнений. Так что ради него я скажу теперь не то, о чем судачили, а то, что случилось на самом деле. Леди Уиффен не объявляла избранника. Прошли недели, потом и месяцы, то, что раньше забавляло придворных, теперь больше раздражало и даже вызывало открытую враждебность. В Канни-дворе шептались, мол, Чарджер уже украл у Лорда Канни трон, а теперь еще и пытается увести возлюбленную. Пестрый Двор парировал, мол, Леди Уиффен не обещала покамест свою руку никому, а значит, законный король был в том же праве ухаживать за ней, что и любой другой. Ссора перешла от грубых жестов до оскорблений, но не в открытую между соперниками, а всегда среди их свиты.

Однажды за стенами Большого Зала клинки покинули ножны и пролилась кровь — и все из-за слова, которое кто-то сказал о чужом господине. То был Лорд Ульдер из Черноземелья в Баке, чья кровь окропила снег, и пролил ее Лорд Элквин, держатель маленького феода у Башенной Скалы в Фарроу, из свиты Пегого Принца. Схватка была короткая и честная, возможно, ее бы замяли, если бы рана Ульдера не загноилась и не воспалилась. Не прошло и недели, как он скончался, и поползли слухи о грязи на клинке Элквина, которую нанесли нарочно, чтобы вызвать заражение. Первой же ночью после кончины Ульдера кто-то наведался в конюшни. Прежде чем тревога, поднятая лошадьми и собаками, обратила негодяя в бегство, погибла добрая дюжина пегих скакунов. Говорили, этот низкий удар нанес младший брат Ульдера Кёрл, но поскольку ни один менестрель не засвидетельствовал этого, то ни один теперь и не может петь об этом, словно бы о правде. Так что я излагаю это так, как сделал бы сам Рэдбёрд.