Свои

Зинаида Станиславовна — тетя моего отца. Живет она в Москве, тоже актриса. У нас бывает редко а жаль. Такая она необычная и замечательная. Так разговаривает, так двигается, так ведет себя, — такими, наверное, аристократки были. Бабушка и говорит, что в их семействе, давным-давно, когда те еще в Санкт-Петербурге жили, кто-то из барышень в Смольном институте воспитывался, — отсюда и манеры, и речь, и вкус. И удивительное сочетание душевной живости и благожелательной ровности. Так что даже когда Зинаида Станиславовна замечания делает, — обидно не бывает, а только легче становится, потому что сразу понимаешь, в чем ошиблась.

Одно мне с ней не нравится, — когда она про отца рассказывать начинает. Мне кажется, я должна на эти рассказы как-то отзываться. Увы! Каким бы он ни был милым и душевным человеком, что бы ни было у них с мамой, и как бы ни жил он сейчас, — мне это все равно. Если он и был в моей жизни, — то в далеком, бессознательном детстве. Больше я его не видела, не встречала, никаких чувств к нему у меня нет, и пишу про него только потому, что про маму написала, про бабушку написала, даже Зинаиду Станиславовну не забыла, вроде и про отца надо. А нечего. Вот я и называю Зинаиду Станиславовну бабушкиной знакомой. Мне так понятнее.

Теперь о том, зачем мне этот дневник.

Я плохо соображаю. Медленно и туго. Читать, слушать — это с удовольствием, а самой думать, связывать, делить на главное и неглавное, даже ясно высказываться — редко получается.

Мысли, если и появляются в моей голове, то им в ней как будто темно, они как будто не замечают друг друга — не встречаются, не дружатся, не спорят, просто обозначаются призрачными домыслами в тумане неведения и растворяются в нем. Если какая и задержится, не всегда я ее до конца понять могу, не всегда словами выразить умею. Мама правильно говорит: попади я в Сад Пятнадцати камней, — так и не решила бы, как его назвать Сад Пятнадцати камней или Четырнадцати? или Четырнадцати видимых и Одного невидимого? Сама бы запуталась и других бы запутала. И это когда мысль одна. А когда мыслей много, я и вовсе теряюсь, будто немею. А ведь они должны развиваться, изменяться, спорить, уточнять друг друга. И мне бы хотелось научиться так думать, самой думать. Ведь если этого не уметь, — символы и знамена мусором показаться могут. Или наоборот, ухватишься за яркую соринку, будто в ней смысл какой-то есть, всяких глупостей вокруг нее нагородишь, а она соринка и есть. Ненужная, лишняя, грязная.