Свой человек на небесах

— Но я все равно помню, как его уводили, — сказала она. — И никогда не забуду. Бабушка в тот же день слегла — парализовало ее. Поэтому передачи дедушке носила мама. Еще и деньги ему можно было посылать. По почте. Так вот, как-то раз отнесла она ему в тюрьму передачу. Передачу-то приняли. А через день ей на почте вернули перевод, который она ему еще раньше послала. Со штампом, что-де адресат выбыл. Мама и встревожилась — в чем дело? Пошла в тюрьму выяснять, а там ей женщина и говорит: «Вам сюда больше не следует ходить. Ваш отец осужден на 10 лет без права переписки». Потом, когда она запрос сделала на имя начальника тюрьмы, ей письмо пришло. А в нем бумага. Такая серая, вроде бланка, в типографии напечатана… И там тоже написано было, что дедушка осужден на 10 лет без права переписки. А у него друг был, который как раз в больнице для заключенных работал. Вот мама и побежала к нему узнать, что, если с дедушкой переписываться запрещено, так можно ли ему в лагерь хоть переводы посылать? А он взглянул на бумагу и говорит: «Ему уже ничем не помочь. Только Стефаниде Васильевне (это мою бабушку так звали) не говорите». Да бабушка, похоже, все равно догадалась. И через месяц умерла… Потом этот его друг к нам не раз приходил. То денег принесет, то что-нибудь из продуктов. Пропали бы мы тогда, кабы не он. Ведь, кроме него, никто нам не помог. Видно, боялись… Последний раз он в самом начале ноября пришел. И, когда уже уходил, говорит маме: «Простите, Анна Федоровна. Теперь мы пока не увидимся. К нам в больницу приехала комиссия. Вчера нашего главного врача забрали… Поэтому некоторое время я не смогу к Вам приходить. Не хочу вас опасности подвергать». А мама ему: «Да, Дмитрий Иванович, Вам лучше поостеречься. Вы и так из-за нас рискуете. А ведь у Вас у самого семья: дочь, внуки. Случись что с Вами, что с ними станется? Конечно, говорят, дети за отца не в ответе…» Как же мама потом кляла себя за эти слова! Он от них прямо-таки в лице изменился. «Простите», — говорит. И ушел. А потом мы узнали, что он в тот же вечер сам себя убил…

* * *

А позже, когда они, по обычаю русской интеллигенции, сидели на Нининой кухне, о. Александр рассказал, как ему удалось найти внучку о. Феодора Адрианова. Вернее, как ему помогли это сделать друзья и знакомые из прокуратуры, из адресного стола и еще многие другие. Вдобавок, он упомянул, что навел справки и о Дмитрии Павлушкове. Оказалось, что в начале ноября 1937 года в больнице, где он работал, арестовали главного врача, а вслед за ним целый ряд медработников, вменив им в вину высокую смертность среди заключенных, больных туберкулезом. После чего большинство арестованных медиков было расстреляно, а немногие оставшиеся в живых получили большие сроки и сгинули в лагерях. Разумеется, их родственники сполна изведали горькую участь членов семей «врагов народа»…

Потом о. Александр уехал. А Нина допоздна сидела на кухне, пытаясь связать воедино все, что она знала о враче Дмитрии Павлушкове. Теперь в его истории больше не оставалось тайн. Кроме разве одной — почему почти все родные старого врача истолковали его поступок, что называется, с точностью до наоборот? И, ненавидя и осуждая его за совершенное самоубийство, не догадывались, что на этот грех его толкнула любовь к ним. Ведь ради того, чтобы спасти их от надвигающейся беды, Дмитрий Павлушков решился обречь на вечную погибель собственную душу. Впрочем, ответ на этот вопрос напрашивался сам собой…

Однако, если «…Бог есть любовь», то какой приговор Он вынесет этому человеку? Осудит или помилует? Нина понимала: этому суждено оставаться втайне до того последнего, страшного и беспристрастного суда, когда Господь станет судить мир и всех, кто когда-либо жил в нем. Не только за их дела. Но и за «помышления и мысли сердечные».

Глава 4 Не может быть

По окончании Литургии, когда Нина Сергеевна Н. уже выходила из Свято-Лазаревского храма, ее догнала запыхавшаяся свечница Ольга:

— Вас отец Алексий зовет. В канцелярию. Срочно.

И Нина, теряясь в догадках, зачем бы она могла потребоваться настоятелю, поспешила вслед за ней в пресловутую канцелярию — небольшую проходную комнату, где настоятель, отец Алексий, имел обыкновение принимать тех, кто приходил в храм, чтобы побеседовать с ним.

Вот и сейчас священник находился там. А напротив него, за старинным письменным столом с массивной столешницей, обтянутой потертой черной клеенкой, сидела какая-то женщина, как говорится, средних лет. Похоже, она разговаривала с отцом Алексием о чем-то крайне важном для нее. И потому недовольно покосилась на Нину, чей приход прервал их беседу.

— А вот как раз тот человек, о котором я вам говорил, — обратился к ней настоятель. — Нина Сергеевна — наш краевед. И сейчас все вам расскажет.

Нина опешила. Что именно она должна рассказать этой женщине? И кто она сама? В этот миг незнакомка подняла глаза… и Нине Сергеевне показалось, что в них промелькнула тревога. Нет, эта особа пожаловала в их храм явно неспроста. Вот только что ей здесь нужно?