Свой человек на небесах

— Да что ж это я? Лучше я Вам про батюшку расскажу, как он со мной однажды шутковал. Как выписали его из раковой больницы, главный врач тамошний, профессор Филатов, велел ему потом на прием явиться. А отец Николай то ли забыл, то ли некогда ему было, вот он все не идет да не идет. Тогда Филатов меня к нему и послал: мол, сходи да напомни ему, чтобы пришел. Очень он батюшку уважал — да как же его было не уважать! Редкой души был человек… Вот прихожу я к нему на Кемскую, 8 (там церковный дом стоял, где батюшка с семьей жил), а он, как увидел меня, обрадовался:

— А, здравствуй, здравствуй, Степанидушка! Проходи, гостьей будешь! Аннушка (это он дочери), принеси-ка графинчик!

Принесла она графинчик, а в нем что-то плещется, вроде как коньяк. И наливает мне батюшка полную стопку:

— На-ка, Степанидушка, выпей!

Я стою ни жива ни мертва, боюсь стопку взять. Мне ведь надо еще на работу вернуться — а ну как там почуют, что от меня коньяком несет. Ведь сразу выгонят… А батюшка смотрит на меня, улыбается да приговаривает:

— Выпей, Степанидушка, выпей!

Эх, думаю, пропадай, моя головушка! Одним духом стопку осушила… а в ней компот. А батюшка смеется:

— Вот, Степанидушка, пристыдил меня ваше величество профессор (это так он профессора Филатова в шутку называл, а тот не обижался… да кто на такого батюшку мог обидеться… он же без зла так говорил, в шутку). Прежде-то я перед обедом любил стопочку пропустить. А он мне сказал: мол, нельзя Вам пить, сердце у Вас больное, может не выдержать. Вот теперь только такое и пью…

Неожиданно Степанида Григорьевна смолкла и ее улыбающееся лицо сделалось печальным:

— Да, добрый он был батюшка. Зря с ним так поступили…

— А что с ним случилось? — спросила Нина Сергеевна, предчувствуя, что сейчас услышит именно ту, самую главную тайну отца Николая, которую так тщательно скрывали от посторонних его дети.

— Да как сказать? — вздохнула Степанида Григорьевна. — Не все ж люди шутки понимают, а на дурной роток не накинешь платок. На Рождество было дело, после утренней службы. Я как раз в ту пору в церкви была. Меня иногда туда звали — помочь храм убрать перед праздником или перед тем, как Владыка служить приезжал. А потом батюшка меня на обед звал. Он в праздники всегда садился обедать вместе с нами: с уборщицами, со свечницами, с певчими… со всеми, кто в церкви работал. И ел то же самое, что и мы. Это отец Алексий после него сделал так, что сам после службы со священниками в ресторан обедать ехал, а мы на церковной кухне ели… Долго мы тогда засиделись: батюшка, я да сторожиха Наталья. Потом отец Николай домой собираться стал. А, надо сказать, тогда он выпил он малость… ну, так ведь то же ради праздника — как тут не выпить? Хотели мы его до дома проводить, да он отказался: сам, мол, дойду. Только я на всякий случай за ним пошла: мало ли что. Гляжу, подходит он к воротам, а там нищая сидит, Кланька… все знали, что она не на хлеб, на водку просит… да все равно ей давали. Вреднющая была баба, злая, и первая сплетница в округе. Подходит к ней батюшка, руку протянул, коснулся ее груди, легонько так, только тронул. Тут она из-за пазухи булку вынула и ему показывает, чуть не в нос ему тычет. Ну, он махнул рукой и пошел себе дальше. А потом эта Кланька на него в епархию накатала, будто он ее за грудь щупал[31]. И начали его таскать и к епископу (а как раз в ту пору Владыка Леонид умер, и нам другого прислали), и к уполномоченному. До того затаскали, что у него на нервной почве даже инфаркт случился: сердце-то больное было, вот и не выдержало. Да пока он в больнице лежал, новый Владыка поставил нам нового настоятеля, не местного. Выписался батюшка из больницы, пришел на службу… да что-то они с тем новым настоятелем не договорились. Так что вскоре отца Николая отправили… не то на пенсию, не то на покой, как это там у них пишется. С тех пор он в Успенский храм больше ни ногой, а ходил в другие церкви. А новый настоятель новые порядки установил… из прежних только я и осталась. Я ведь что? Я, как мне батюшка говорил, только свое дело знала — выстирать да отдать. А в их дела носа не совала: мое дело — корыто…

— А что там за история со стиральной машиной была? — полюбопытствовала Нина Сергеевна. — Вроде бы отца Николая обвиняли в том, что он ее на церковные деньги купил? Даже карикатуру на него нарисовали.

— Так ведь он эту машину зачем купил? — встрепенулась бывшая церковная прачка. — Он же ее затем купил, чтобы мне стирать легче было. Почто, говорит, Степанидушка, тебе над корытом горбатиться? Мало тебе работы? Ты еще молодая — успеешь наработаться. Пусть лучше машина за тебя потрудится, она-то железная, не устанет. А вот на какие деньги он ее купил — этого я не знаю, не мое то и дело. Одно скажу — я за него до смерти молиться буду. Добрый был батюшка. Жаль его.