Свои чужие

Тем более — сейчас принимать решение не обязательно, у нас и другие задачи имеются. Но заключить соглашение, чтобы приступить к работе, скажем, годика через два — почему бы и нет. Это впишется в наши с Полиной жизненные планы.

Когда мы выходим, мы с Кирсановым переглядываемся.

— Увидимся в ресторане, госпожа Бодлер? — на прощанье спрашивает Илья. По официальной версии — у нас там вечеринка в честь финальной точки в работе над созданием фильма. Но есть и дополнительный смысл.

— Да, конечно, — Полина кивает. — Я только заеду домой переодеться и приеду сразу же.

А потом — потом мы уже наконец выгребаемся из студии, и окунаемся снова в теплые объятия начала мая.

Полинка утыкается носом в мое плечо.

— Я тебе уже говорила “спасибо”? — шепотом интересуется моя хорошая.

— Говорила, кажется, две тысячи девятнадцать раз, — не без иронии откликаюсь я, открывая перед ней дверцу машины. — Только зря ты это все делаешь, на самом деле. Не за что.

— Значит, будет две тысячи двадцать раз, — Полина смотрит на меня с вызовом. — Потому что без тебя фильма бы не было.

— Неа, — я качаю головой, — фильма бы не было, если бы не было книги. А я так. Всего лишь помог Кирсанову понять, какую историю ему снимать. Но если бы кое-кто у меня не был настолько талантливым, даже не знаю, чему бы тут было помогать.

— Ты бесстыже мне льстишь, Варламов, — хмурится моя заветная, впрочем без особой твердости.

— Нечему льстить. У меня самая талантливая жена на свете, — откликаюсь я и чуть прикусываю язык. Потому что… Палево…

— Бывшая жена, — недовольно ворчит Полинка, пряча взгляд.

— Родная моя, поехали переодеваться? — я торопливо сворачиваю со скользкой дорожки. — Иначе в ресторан мы придем позже всех, и они съедят все самое вкусное без нас. Что ты, наших операторов не знаешь?

Эпилог. Полина

Бывшая жена.

Блин, зачем я это вякнула вообще? Вот что мне, спрашивается, не хватает в жизни? Замужества? Да нет, мне нормально живется и без него.

Даже больше того: мне очень хорошо живется с Димой.

Мы с ним. В этих словах все. Мы с ним — и это самое правильное, что может быть в жизни. Притирка уже была, тысячу лет назад, мы будто и не забыли старые привычки друг друга.

Я привыкла просыпаться под переливы фортепиано из колонок на кухне, Дима помнит, что я люблю омлет без всего, и даже без соли.

Я частенько сижу в кухне перед ноутбуком, слушаю, как Дима поет в душе — и да, я знаю, что он поет для меня.

А Дима может так же спокойно сидеть со мной рядом, когда я со своим ноутбуком забьюсь в уголок дивана. Может писать сам, может просто дремать, уронив мне голову на плечо, может в той же позе читать, что я пишу, и комментировать какие-то спорные моменты.

Я просыпаюсь утром и со спокойной совестью еще минут пятнадцать валяюсь, прижимаясь к широкой Варламовской спине. А потом он просыпается окончательно, перекатывается сбоку на бок, и объятия становятся крепче. Еще крепче…

Честно говоря, некоторое время я боялась. Тогда, в самом начале мне было страшно, что чувства чувствами, а преодолеть всю мою психосоматику, все внутреннее недоверие как к мужчинам в общем, так и к Диме в частности, будет не очень просто.

А нет.

Я будто проснулась однажды в Диминой квартире и не уезжала из неё больше. Таскала потихоньку к нему шмотку за шмоткой, пока Варламов уже через неделю этого медленного завоевания его территории не заколебался.

Ураган «Варламов» прошелся по моей квартире, устроил в ней жуткий бардак, опустошил полки в шкафу, не забыл взять с кухни мою любимую чашку и забрал из моей спальни любимого игрушечного кота, чей нос я всегда натирала, перед тем как сесть за работу. И все это притащил к себе, разложил по полкам и подоконникам и спросил: «Все?»

Мое завоевание закончилось именно так.

И да, я иногда наезжаю к себе в квартиру — проследить за клинерами, полить цветы, забрать какую-нибудь памятную фиговину, без которой мне вдруг погрустнело, но я все равно возвращаюсь к Диме. И если первую пару недель я еще оправдывалась, что, мол, от него в студию ездить ближе — то потом я уже перестала отрицать очевидное. Мне хорошо с Димой. А ему хорошо со мной.

С той поры я почти на законных основаниях шастала на кухню, чтобы полюбоваться, как Дима моет посуду, и по старой памяти, как “тысячу лет назад”, ныряла ладошками в карманы его домашних джинс.

И да, есть посудомойка, но ведь к посудомойке так не прижмешься. И я прекрасно знаю, что Варламов моет посуду ради того, чтобы я вот так его обнимала.

Как ни парадоксально — но всему этому отсутствие штампа в паспорте не мешает.

Мне незачем его торопить и что-то от него требовать. Он рядом — уже хорошо. Он только со мной — лучше и быть не может.

Так зачем я вообще влезла с этим напоминанием, что я Диме — бывшая жена. И Дима после этой фразы замолкает и вообще выглядит каким-то слишком задумчивым.