– Очень просто. Отец родился слабым, про таких говорят «не жилец». Вот и ей так сказали. Но он выжил. И дед с бабкой его усыновили. Но чтобы скрыть этот факт от Эмилии, он до трех лет воспитывался в Заречье у дальних родственников Никольских. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, он рос с той самой Розой Фальк, родной сестрой его матери. А в три года его забрали к себе дед Алексей и бабушка Катя.
– Никольский, посмотрите теперь, ради чего вы убили молодую женщину, – Беркутов встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл его и достал сверток. Он спиной чувствовал нетерпеливый и жадный взгляд Никольского.
– Что это?
– Письмо, Андрей Сергеевич. Оно адресовано не вам, а Алевтине Буровой. Но Алевтина Андреевна разрешила мне показать его вам.
– И больше там ничего не было?!
– Нет, почему же. Был. Фамильный золотой перстень-печатка с оттиском подписи доктора Людвига Фалька, изготовленный по его заказу в 1740 году ювелирным домом Гротмана. Вы, я смотрю, разочарованы?
– Как могло попасть письмо Эмилии Фальк в старый тайник? Вы что, смеетесь надо мной?
– Нет, Никольский. Но, по-моему, ваша бабушка обладала чувством юмора. Читайте, я не буду вас отвлекать. Все, что выделено желтым маркером.
«…Дорогая моя девочка! Пишу это письмо в надежде, что ты найдешь и прочтешь его первой. Мне бы так хотелось этого…
…Сегодня я, наконец, получила от моей подруги историка Евы Бун все материалы, что она разыскала для меня о нашей семье. И сегодня я окончательно решила, как мне поступить…» – невольно прочел Никольский первые строки.
«…Я знала Сереженьку Никольского с детства… А Ева считает, что он и есть мой якобы умерший при рождении сын… Я уверена, она ошибается: Никольские усыновили мальчика, когда тому было уже три года…»
– Она уверена… А как же материнский инстинкт? И из-за всего этого я – за решеткой?!
– Вы за решеткой только из-за собственной жадности, Никольский.
«…Когда я открыла тайник в твоей комнате, там лежали только дневники моей матери… Я решила написать это письмо и вложить в конверт еще и наш фамильный перстень. Честно говоря, всего богатства, нажитого многими поколениями Фальков, только и хватило на то, чтобы выкупить эту квартиру, несколько комнат в коммуналках для «проигравших» и купить себе достойную смерть…»
– А почему моя бабка вдруг написала такое письмо совершенно постороннему человеку? Кто такая для нее эта Алевтина Бурова?
– Вспомните, Андрей Сергеевич, про ту девочку Розу, которую воспитывал Михаил Никольский в Заречье. Дочь от греховной связи брата и сестры. Ян был отцом и Эмилии, и Розы. Ева Бун выяснила, что Роза, выйдя замуж, родила дочь Анну. А Анна – Алевтину. Вот такая цепочка.
«…Я уверена, что не нужно идти против Судьбы. Наша встреча, я уверена, была предрешена свыше. И дальше пусть все будет как будет. Счастья тебе, девочка. Прощай… 28 августа 2016 года», – прочел вслух Никольский последние строки.
«А он ведь жалеет только о том, что бабка его обошла, – подумал Беркутов, глядя на замолчавшего Никольского. – И его не волнует ни Аля, ни погибшая Юля, ни собственная семья. Да и понимает ли он, что сломал судьбу и себе? И что ближайшие лет десять он проведет в изоляции?»
Глава 57
– Витя, ты? – Алевтина поставила утюг на подставку и выдернула вилку из розетки.
– Да, Алюша. Привет тебе от Беркутова, вчера перед ночным дежурством к нему заезжал. – Голос Маринина показался Алевтине слегка напряженным. Приписав это усталости, она решила, что о встрече с Качинским расскажет позже.
– Что Беркутов? Какие еще новости в их ведомстве?
– Голода перевели из частной клиники Ленца в тюремную больницу. Долечиваться после инфаркта будет уже там. Ему таки предъявили обвинение в убийстве жены. Если адвокат на суде докажет неумышленное, срок будет условным. Учитывая еще его состояние здоровья…
– Жаль. Неужели больше нечего ему предъявить?
– Представь, нечего. Даже в избиении Юли не участвовал. Сказал, что вся его вина в том, что не смог остановить горячего кавказского парня.
– Катя звонила. Пришлось ей Сашке рассказать, кто его отец. Может, и лучше, если Голода не посадят. Зачем парню еще такой груз нести?
– Как она?
– Живут с Нани в городской квартире. Говорит, тяжело ей смотреть в глаза свекрови, словно она, Катя, виновата в смерти Равиля. Мнительная она очень. Ладно, со временем все забудется!
– Не забудется, Аль. – Враз помрачневший Маринин отвернулся, чтобы скрыть от нее выступившие слезы.
«Что я могу? Только молча «стягивать» с него эту боль, когда ему становится совсем невыносимо. Как научила меня Ядвига. Я – сильная. У меня все получится». – Аля сзади обняла широкие плечи любимого мужчины и прислонилась щекой к его плечу. Маринин расслабился.
– Витя, – она развернула его к себе, – а ты не забыл, что обещал помочь мне собрать вещи?
Аля задала вопрос, с лукавой улыбкой глядя на Маринина.
– Ты не передумаешь?