Свои камни

Если бы не проплывающие изредка автомобили, можно было бы подумать, что время здесь застыло. Шло, шло время, дошло до этого места и остановилось. И теперь вся история этого места, и вообще всего моего народа, лежит на этой проплешине под серым небом, как отпечаток древнего ящера в куске древнего песчаника.

Я стою под небом, окруженный кирпичными стенами. Сквозь высокие провалы окон внутрь заглядывает октябрьская пустота. Сейчас в этот каменный круг можно войти через любое окно, но я вошел через избитый кирками воротный проем. Не побоялся нависшего под низким сводом кирпичного обломка, и не оступился на известковой осыпи.

Позади по дороге проехала одинокая легковушка, чуть притормозила и покатилась дальше. А я остался. Отвернулся от дороги и смотрю на уцелевшие, пока своды, держащие огромный барабан. Кровельное железо давно сорвано, остались лишь контуры кровли, обозначенные пунктиром гвоздей.

Наружная штукатурка осыпалась и стала «почвой», на которой угнездились березки. Хорошо угнездились, корни расползлись по стенам, как змеи. Уцепились за каждую щель. Их нельзя просто скинуть, их приходится отдирать, вытягивать из трещин, вырубать топором. А сбросив вниз, смотришь на них словно на отрубленные щупальца невиданного кракена.

Наверх ведет деревянная приставная лестница, привязанная вверху за какой-то проржавевший штырь. На своде сплошная россыпь кирпичной крошки. Под ней притаились пасти невидимых до времени провалов. Я иду по краю, стараясь не наступать на свод, если свод рухнет лететь придется долго, может даже всю жизнь, впрочем, на этом своде есть на кого уповать. На том я и стою. Больше не на чем.

Очень хорошо вот так сидеть на краю разрушенного свода в тишине и размышлять о том, что же случилось с этой землей с ее жителями.

Их ведь было много. Очень много. Почему сейчас вокруг два жилых и с десяток брошенных домов, поедаемых лесом и временем. А раньше их были сотни. Зачем-то же они стояли вот здесь посреди Жиздринских лесов, пересеченных реками полей, дочерна распаханных в мае и щетинящихся стерней в сентябре?

Здесь в калужский губернии на полпути от Козельска до Брянска, людей было столько, что им понадобился храм такого размера. Да и в размере ли дело? Дело даже не в самой потребности, а в образе людского мышления. Без этого храма им было нельзя. Не получалось у них без него. А потом…

А потом что-то стало происходить. Пришли новые люди и новые истины. И они доказали, что те прежние были наивны глупы и преступно неправильны. Раньше был мрак, а сегодня новые, понятные потребности, а ведь все что понятно и легко всегда так соблазнительно.

Так прекрасно жить в мире, который весь для тебя, а не наоборот. В таком мире можно обходится без очень многого «сложного и непонятного», которое было важно когда-то давно, для кого-то другого. Мир потребностей невероятно удобен тем, что он мягкий как пластилин. Его можно лепить под свой образ и подобие, и только под свой, ни чей больше. Можно искать богатства ради богатства, власти ради власти, знания ради знания, любви ради физического наслаждения. И всегда можно начать заново, бросить и снова начать. Все равно, все кроме тебя и пластилина, не имеет значения.

Можно, вообще, никогда ничего не начинать, просто плыть по течению.

Интересный процесс плавание по течению. Течение реки само несет нас, оно может делать элегантные повороты, распадаться на несколько рукавов, а потом снова сходится в одно русло. Этой реке даже не обязательно впадать в море. Она существует сама по себе. Можно просто лежать и слушать шелест волн – «белый шум». При этом справедливо чувствовать себя частью большого созидательного процесса движения…

Под рукой в груде известковой крошке нащупываю что-то твердое. Гвоздь.

Старый кровельный гвоздь. Он выпал из размытой дождями кладки и бессмысленно лежал в куче известковой крошки. Солдат, павший в битве со временем.

Гвоздь был старинный, кованный, длинной в ладонь, с граненой квадратной шляпкой, сохранившей следы кровельного молотка. Такие гвозди делались руками деревенского кузнеца. Каждый отдельно, каждый словно заново, от начала и до конца. Потому и смотрится этот гвоздь гордо и достойно рядом со своим современным потомком, червем торчащим из обломка доски.

В тот миг этот старый гвоздь вдруг стал для меня чем -то совершенно иным. Каким-то символом, или знаком. Он выпал, но его собратья продолжали твердо торчать в стене.

Выходит, их не смогли вырвать «работники», снимавшие железо, а потом разбиравшие кладку свода и валившие колокольню.

Все они смогли. Смогли выковырять людей из их домов, прогнать людей с их земли, соблазнить их иным, большим, светлым и сиюминутным. Забрать у них потребность в этих сводах.

Другие «работники» смогли расколоть и самих этих людей на своих и чужих, наших и не наших, правильных и неправильных, нужных и ненужных. Им даже удалось поменять их житейскую мудрость, перезагрузить душу, очистить память.