Свои люди

— Ну а ты как хотел? На то она и мать. Для матери ты что старый, что малый, а все дите. Так, так, сынок! — Анна Васильевна чуток помолчала, вздохнула виновато: — Нам вот детей бог не дал… — И будто бы еще что-то добавить хотела, свое, сокровенное, но глянула на Мишанину тарелку, спохватилась: — Давай-ка я мясца подложу! Не стесняйсь… У моей суседки тожить сынок в студентах учился. Уже и не помню на кого… В общем, тее, что поля орошают…

— Гидромелиораторы, что ли? — высказал осведомленность Мишаня.

— А бох его знает? Может, и так… И што я хочу тебе сказать. Он когда на каникулы приехал, я его сперва и не узнала… Худющий! Не дай господь… И что это за учеба такая, соки с человека тянут? А может, это сичас так стало? Я сама, сынок, до войны училася. А по кухням с малолетства. До войны, оно как было? В основном порционные блюда былй ходовые. А сичас порционного тебе никто и есть не станет, фирменное подавай! И гарнир фигурами… Так оно, сынок, идет-катится… Давай подложу! Давай!

— Да я наелся, спасибо! — Мишаня отодвинул тарелку. И жить на свете вроде легче стало. Неловкость и смущение уже не томили душу. Легко было на душе от участливого радушия Анны Васильевны. Вот как оно в жизни бывает, какой-то час назад и подумать бы не мог, что живет такой человек в Ачурах, и будто бы думал о нем всегда, что есть такой Мишаня Сенцов, с материнской заботой о нем думал.

Анна Васильевна убрала тарелку со стола и уже намерилась принести гостю компоту, но вдруг замерла у дверей, словно споткнулась.

На пороге подсобки, прислонившись к дверному косяку, стоял высокий мужчина. Бросился в Мишанины глаза сперва щегольской его костюм в серую клетку, новехонький, будто только-только из магазина. Белый воротничок рубашки был выпущен поверх пиджака, отчего лицо незнакомца, остроносое и без того смуглое, казалось еще смуглее. Голову он держал склоненной набок, черные волнистые волосы вились завитками у висков, стрелочки усиков топорщились в деликатном внимании. И только глаза, прищуренные, жгуче-черные, глядели на Мишаню с усмешкой, словно знали его давным-давно.

— Напугал! Будь ты неладный! — опамятовалась Анна Васильевна.

— А чего меня пугаться? Я не госконтроль, — усмехнулся незнакомец.

Анна Васильевна поначалу не нашлась, что ответить. Но все ее дородное тело будто подобралось. И хлебосольное радушие, улыбка благодушная пропали невесть куда. Глядела на гостя с настороженным напряжением.

— Холодильник когда наладишь? Скока обещать можно?

— Нала-адим! Не кричи! — устало поморщился обладатель щегольского костюма и подсел к Мишане. — С женщинами, главное, не спорить! Как ты считаешь? — протянул смуглую узкую ладонь с перстеньком на мизинце: — Филецкий Александр Трофимыч. Для друзей просто Саша!

— Михаил… Сенцов Михаил… — отрекомендовался Мишаня.

— Приятно, приятно! — кивнул Филецкий. И глаза его черные все вглядывались в Мишанино лицо. Сквозь очки свои защитные чувствовал на себе Мишаня этот взгляд.

Филецкий распорядился насчет компота и на свою долю и, не вникая в ворчание Анны Васильевны, подмигнул:

— Злится! А зря-я! Агрегат ведь по ее вине молчит…

Мишаня насторожился и взял Анну Васильевну под свою защитную ответственность:

— Это почему по ее? Не по ее! Там что-то с компрессором!

— Компрессор, товарищ главный механик, в полном ажуре! — усмехнулся Филецкий.

Мишаня смутился. Осведомленность нового знакомого в поломке холодильного агрегата на кухне ресторана, знание им должности Сенцова — все это казалось странным.

Мишаня вопросительно глянул на Филецкого, но тот уже улыбался, словно обнять хотел невидимо.

— А вот очки тебя, братец, не спаса-а-а-ают! Кто это тебя так?

Мишаня потупил голову.

— По имени не знаю… В лицо запомнил!

— Это хорошо, что запомнил! — сказал Филецкий, и на мгновение смешливая снисходительность слетела с его лица. — Ниче-е-е! Найдем обидчика! Я их всех как облупленных знаю! Идем агрегат посмотрим…

На кухне, у холодильного шкафа, Филецкий не спеша, как хирург перед операцией, снял пиджак, закатал по локоть рукава рубашки (углядел Мишаня вытатуированное «Саша» на запястье левой руки), открыл увесистый фибровый чемоданчик. И глянула оттуда на Сенцова невиданная роскошь инструментального царства: ключи, отвертки, матовая лампочка-контролька, сизо-черный баллончик с фреоном — дозатор и еще ключи, отверточки в уютных брезентовых домишках-чехольчиках. Руки Филецкого не глядя, отыскивали нужный инструмент. Насвистывая что-то очень знакомое, бездумно-легкое, заглянул в морозильную камеру.

— Васильевна! А ну иди сюда! — крикнул в разморенную кухонную духоту.

— И чего орешь? — отозвалась Анна Васильевна, но пришла быстро.

— Чего, чего! — передразнил устало Филецкий. — Когда разморозку делали?

— На прошлой неделе…

Филецкий подмигнул Мишане:

— А кто ж тебя учил, почтенная Анна Васильевна, ножом лед с испарителя скалывать?

— Откуда скалывать? — окрепла голосом Анна Васильевна. — Не знаю я ничего…

— Не знает она! — горестно усмехнулся Филецкий. — Видишь, сверху трубочка проходит?