Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима

Впрочем, Эйтингона не волновали настроения москвичей. В отличие от Зарубина, его мало что связывало со столицей, да и излишняя сентиментальность была не в его духе: он не тосковал даже по родному городу, который покинул еще в юности, порвав все связи с прошлым. Для него Москва всегда была центром власти – и не более того. Теперь он решительно шагал к зданию на Лубянской площади, готовясь встретиться со Стариком, как подчиненные за глаза называли Трилиссера – 46-летнего человека в очках и с усами щеточкой, которые позднее сделает знаменитыми Гитлер. Поднимаясь на третий этаж в кабинет начальника, Эйтингон столкнулся с несколькими коллегами, которых не видел уже много лет. Их испуганные, напряженные лица его неприятно поразили.

Последние полгода ИНО неожиданно для себя оказался в центре кремлевских политических интриг. После смерти Ленина два главных соперника – Иосиф Сталин и Лев Троцкий, – каждого из которых поддерживали крупные партийные фракции, вцепились друг другу в глотку в борьбе за власть. Сторонники Троцкого организовывали в Москве массовые демонстрации, но расчетливый Сталин постепенно усиливал свои позиции в партии, в то время как Троцкий больше полагался на свою всенародную популярность. Решающий удар был нанесен в январе 1929 г., когда Троцкий, которого к тому времени уже отправили в ссылку в Среднюю Азию, узнал, что бывшие товарищи по партии приняли решение выслать его из СССР.

Троцкий не привык сдаваться без боя. Его сторонники напечатали тысячи листовок с записью разговора двух высокопоставленных членов партии, Бухарина и Каменева. Те обсуждали шансы на победу антисталинской оппозиции. Согласно стенограмме, Каменев спросил, на чью поддержку в органах могут рассчитывать оппозиционеры. «Ягода и Трилиссер наши», – ответил Бухарин[20]. Оба были заместителями шефа советской тайной полиции[21].

Через неделю Ягода и Трилиссер вместе с шефом написали Сталину письмо. В отчаянной попытке оправдаться они утверждали, что слова Бухарина не имеют под собой никаких оснований[22]. Сталин, казалось, им поверил, но обстановка оставалась тревожной. Дзержинский умер два года назад, а его преемник, человек интеллигентного и флегматичного нрава, много болел и редко появлялся на службе. Мало кто верил, что он сумеет защитить своих людей, даже самых доверенных заместителей. Из них двоих Ягода находился в относительной безопасности – двумя годами ранее он доказал свою лояльность Сталину, жестоко подавив в Москве демонстрацию в поддержку Троцкого, – но Трилиссер висел на волоске.

Шли месяцы, однако ничего не происходило. В кабинетах ИНО на третьем и четвертом этажах здания на Лубянке царила нервозность. Все знали, как Сталин умеет выжидать, прежде чем отомстить (через несколько лет и Ягода, и Трилиссер попадут под сталинские «чистки», причем Ягода будет расстрелян первым). К тому же ИНО был небольшим подразделением, чуть больше сотни человек, и спрятаться было негде. Если бы Трилиссера признали врагом народа и арестовали, он многих потянул бы за собой.

Советские разведчики быстро поняли, что лучшим способом избежать неприятностей было уехать в зарубежную командировку. Что касается Зарубина, то он был в относительной безопасности – после Финляндии его командировали в Данию. Это новое задание кардинально изменило его жизнь. Он отправился в Копенгаген как нелегал: агент без дипломатического прикрытия, выдававший себя за гражданина другой страны. В нелегалы отбирались лучшие из лучших. Хотя Зарубину в то время еще явно не хватало навыков, у него была репутация надежного, закаленного коммуниста. Дисциплинированный человек, он понимал, что правила надо соблюдать, – редкое качество среди первого поколения советских разведчиков. Светловолосый и голубоглазый, он походил на уроженца Северной Европы – по крайней мере, в представлении своего начальства. Трилиссер дал добро, и Зарубин уехал в Данию по паспорту натурализованного американца финского происхождения. (Паспорт был настоящим – его позаимствовали у человека, который работал по контракту в Советском Союзе и временно в нем не нуждался.) Такая стратегия агентурного проникновения использовалась не раз: советская разведка любила засылать своих нелегалов в Европу под видом американцев. В Москве считали, что местная полиция относится к владельцам американских паспортов с бо́льшим уважением, чем к европейцам, к тому же обратиться к властям США для проверки данных было гораздо сложнее, чем к европейским, и требовало больше времени. Для чиновников Старого Света Соединенные Штаты все еще находились «на другом конце земли». Согласно полученным инструкциям Зарубин должен был жить в Копенгагене под видом бизнесмена средней руки и оставаться в тени. Там он пережидал шторм на Лубянке.