Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима

В 1990 г. берлинцы уже снесли стену, революции в Восточной Европе навсегда похоронили соцлагерь, однако Советский Союз выглядел еще вполне дееспособным государством. Но главный политический оппонент Горбачева Борис Ельцин уже мечтал создать другую страну – демократическую и свободную от контроля коммунистической партии, и для этого ему понадобилась поддержка русских эмигрантов.

Накануне нового, 1991 г., Ельцин, тогда председатель Верховного Совета РСФСР, выступил с речью. Необычным было то, что Ельцин обратился не к депутатам или согражданам, а к «соотечественникам за рубежом».

Он упомянул Солженицына и сказал, что понимает горечь тех, кто был вынужден покинуть родину против своей воли. Отныне, утверждал он, «войне государства против своих граждан, которая десятилетиями шла в России, положен конец… Начала разрушаться глухая стена, которая долгое время отделяла российское зарубежье от родной земли. И она будет разрушена навсегда!»[180]

Это был хорошо рассчитанный политический шаг. Речь с призывом к эмигрантам для Ельцина написал депутат Верховного Совета Михаил Толстой, которого в силу его личной истории связывали особые отношения с русским зарубежьем.

Физик из Ленинграда и дальний родственник Льва Толстого, он был внуком знаменитого советского писателя Алексея Толстого по прозвищу Красный граф. В Гражданскую дворянин Алексей Толстой служил в отделе пропаганды в штабе Антона Деникина, потом бежал из России вместе с отступающей армией. Но через несколько лет вернулся и превратился в одного из самых талантливых сталинских пропагандистов. Среди прочего, Красный граф написал роман «Эмигранты», в котором разоблачал деятельность тайной белоэмигрантской организации, занимавшейся убийствами советских чиновников, чьи нити тянулись из Парижа по всей Европе. Учитывая дату публикации – конец 1930 г., этот роман мог быть советским ответом на скандал, разгоревшийся во Франции после похищения генерала Кутепова в Париже в январе того же года[181]. В ответ Сталин позволил Красному графу жить на широкую ногу в просторном особняке, где ему прислуживал старый семейный слуга, по-прежнему называвший Толстого «ваше превосходительство»[182]. 49-летний Михаил Толстой, с выразительными глазами, крупным носом и полными губами, был поразительно похож на деда и с юности интересовался историей русской эмиграции.

Толстой и Ельцин разработали амбициозный план. Ельцин хотел найти для России новую национальную идею, которая могла бы стать основой для формирования новой национальной идентичности. Для этого требовалась помощь «другой России» – русской диаспоры за рубежом. Толстой считал, что эта задача выполнима.

Но для того, чтобы наладить связи с «другой Россией», Ельцину и Толстому нужно было сначала найти способ обойти противодействие КГБ, параноидально блокирующего любые контакты с эмиграцией.

Толстой тщательно подбирал формулировки для речи Ельцина. На языке советской пропаганды слово «эмигрант» традиционно было синонимом «врага, перебежчика, антисоветчика, предателя, отщепенца»[183]. По отношению к людям, лояльным советской власти, употребляли слово «соотечественники». В своей речи Ельцин называл эмигрантов «соотечественниками», и казалось, что он обращается только к просоветски настроенной части русской диаспоры[184].

Речь удалась, и Толстой начал приводить в действие свой план, добившись от Верховного Совета решения о проведении в Москве первого в истории Конгресса соотечественников.

Через полгода, 17 и 18 августа 1991 г. около семисот делегатов со всего мира – русских эмигрантов и их потомков – прибыли в Москву на Конгресс. Их поселили в самом центре, у Васильевского спуска, в огромном белом прямоугольнике гостиницы «Россия», чудовищном детище монументальной советской архитектуры 1960-х гг. между Москвой-рекой и Кремлем. По замыслу Толстого съезду эмигрантов предстояло стать масштабным событием: Конгресс должен был продлиться 12 дней и включать заседания в Москве и несколько поездок по стране.

Рано утром 19 августа делегаты в «России» проснулись от грохота танковых двигателей: колонны бронетехники занимали позиции прямо под окнами гостиницы. Соотечественники, приехавшие посмотреть на родину предков, неожиданно оказались зрителями государственного переворота с войсками на улицах, наблюдая его из первого ряда.

Напуганные делегаты осаждали вопросами председателя оргкомитета Михаила Толстого. Они боялись, что их заманили в ловушку, и Толстой их отлично понимал: он допускал теперь, что КГБ мог вполне сознательно пойти на такую уловку – выдать разрешение на въезд в страну тем людям, до которых не мог добраться за рубежом[185].Он боялся, что его и его Конгресс просто использовали. Толстой прекрасно понимал, что, хотя формально путчистов возглавлял вице-президент Геннадий Янаев, за переворотом стояли КГБ и армия. Они устали от перестройки и гласности и хотели вернуть прежний режим. Изолировав Горбачева на даче в Крыму, путчисты ввели цензуру и вывели на улицы танки.