Своя рыба и река

- Не знаю, как у других, а у меня все наперекосяк. По крайней мере так было, это сейчас я отходить стал. А все из-за любви. Не заладилась любовь, и жизнь не задалась: баба-стерва попалась. Сам, конечно, не красавец, но и не урод. Главное - не лодырь. Работать люблю. На других посмотрю: кто куда, лишь бы не работать. Я так не могу. Мне только подбрасывай. А я, если ко мне с лаской и нежностью, - горы сворочу! Силы во мне - невпроворот. И дом будет полная чаша, и все остальное в порядке. Живи и радуйся. Только бы любовь была.

Когда ее первый раз увидел, все во мне от восторга онемело. Сама маленькая, чернявенькая, не то чтобы уж особенно красавица, но милая очень. И родинка еще эта самая у губ... Заныло все у меня внутри, ну, чувствую, погибло мое сердце. А раз так, надо жениться. И женился! Окрутил ее! Двух месяцев не прошло, а я уже в законном браке, прощай свобода!

Поначалу хорошо жили, ворковали, как голубки, и все по гостям ходили и ездили, любила она по гостям шататься. С год у нас медовый месяц продолжался, нагядеться друг на друга не могли. А потом как отрезало. Стала она меня пилить. Не на пилораме, а пилит, и, главное, ни за что, не за дело. Было бы за что, я бы понял, а то за просто так, за здорово живешь. Этo ей не так, то не этак. Вечером спать ляжем, она к стенке отвернется и молчит. Я ведь знаю, что не спит, я - к ней, а она в стенку вжимается и молчит. А у меня сердце кровью обливается. Что делать?

Дальше - больше. Стала она меня просто поедом есть. И опять ведь ни за что! За красивые глаза, и откуда в ней, маленькой такой, симпатичной, сразу столько злости и ненависти ко мне обнаружилось, не знаю. Я уже не выдерживаю, говорю: "Что ж ты меня грызешь по живому, ведь я же живой человек и муж тебе, не враг?"

- Ты бы поучил ее маленько, приложился бы... - подсказывает один из слушателей.

- А-а-а, - морщится рассказчик, - что толку! Ну, приложился бы, ну, сделал бы шелковой, но я не покупного хочу, настоящего! Да и человек я незлобный по натуре, ругаться не люблю, а уж до рукоприкладства... Если бы с мужиком, куда ни шло, а с ней... Да и рука у меня тяжелая. Мало не покажется, - заворачивает рубашку, сжимает кулак. Рука действительно тяжелая, литая. Новые знакомцы смотрят на него с уважением.

- Дальше совсем до смешного дошло. Стала она за предметы хвататься. Замахиваться. Почувствовала мою слабину. А я ничего понять не могу. Что ни скажу - опять не то, опять невпопад. А раз и навернула. Мешалкой. Бровь рассекла. Сама распалилась, кричит: "Ну, хрюкнул? Ты у меня хрюкнешь eщe, тюремщик! Волк в овечьей шкуре!" Я в полном недоумении. Палку, конечно, вырвал, сломал. "Тюремщик, - думаю, - ладно". Я действительно был на "химии". По глупости, за невиновность свою сидел. Но почему волк в овечье шкуре? Никак этого уразуметь не могу. Не притворяюсь я перед ней, весь как на ладони. Отер кровь, спрашиваю: "Волк-то почему?" Сильно мне интересно стало. А ей только этого и надо: "Во-во, глядите, опять клыки показал!" Потом села на пол, заплакала в голос, заревела, по-детски как-то, жалобно...

Он замолчал, закурил, руки слегка тряслись.

- Ну и что дальше?

- А ничего. Развелись и дело с концом. Напоследок не выдержал я, сказал: "Да-а, трех лет мы с тобой не прожили, а оторвала ты у меня кусок жизни, порядочный кус оттяпала". Уехала обиженной, мол, обидел я ее последними словами, даже расстаться по-людски не могли, бyдтo ничего меж нами хорошего не было. К матери укатила, за триста километров. Там замуж вышла. Встречался, конечно, веселая, все шутит, шутит, за руку меня треплет, ласковая такая, будто и не она сроду. Спрашивает: "Ну как ты?" "Как? Да никак". "Не женился еще?" - "Нет, не женился, - говорю, - не успел". Хотел добавить: "Я тебя любил, может, и сейчас люблю". Да понял, что ни к чему это - лишний раз дураком выглядеть. Взяла меня под руку. "А я замуж вышла! - в глаза заглядывает, смеется. - Ты paд, за меня?" - "Рад, а как не рад. Радости полные штаны". Уехала довольная, сказала, что рада, что наконец-то мы славно поговорили. Eщe сказала, что никогда меня не забудет.

Остался я один. Стал думать, к чему она мне последние слова шепнула: показать, что я тоже для нее что-то значил? Что было у нее ко мне чувство настоящее да я не разглядел? Или намекнула, что не все потеряно: держись, Вася, будем вместе! Чтоб дольше помнил. Так ломал я голову, пока очевидное не понял: она просто так ляпнула, сдуру! И другое понял: не любила она меня никогда. И все. И точка. А я-то любил. В том и беда. И еше напоследок уши развесил. Сейчас почти успокоился. Теперь долго не женюсь, лет пять. Хватит, наелся. Так что, братцы, любовь - штука опасная, но куда страшнее, когда ее нет, когда вместо любви - нелюбовь. Так-то. Ну, спасибо за компанию, выговорился, можно сказать, излил душу.

Он попрощался и ушел вразвалочку, по-флотски, чуть сутулясь и размахивая руками. Ему действительно стало легче, даже весело.

РОВЕСНИКИ