Читаем Своим судом полностью

«Ловко чешет, больная, должно быть!» Женька побежал, чтобы поймать птицу, но она полетела. Рядом с ней выпорхнули из снега другие, и тут же дважды негромко стукнуло ружье старика: бук-бук! Как из игрушки.

Две птицы выпали из стаи и запрыгали по снегу, разбрасывая красные пятна, потом затихли.

— Ты чего под ружье лезешь? — напустился на Женьку Три Ниточки.

— Поймать хотел.

— Поймаешь, когда привяжут, — засмеялся старик и велел подобрать мертвых птиц.

На белых перьях куропаток, там, где попали дробинки, проступили сырые пятна.

— Деревня тут была, браконьер жил знакомый, — сказал Три Ниточки. — Помер, верно, уж…

За тальником текла подо льдом речка…

— Еган зовут, — объяснил Три Ниточки. — Река, значит, по-хантейски. Приток.

Деревня сохранилась. Домов десять — пятнадцать стояли вразброс, под сгнившими тесовыми крышами. Ни дыма, ни человека, гниль и запустение, прикрытое снегом.

От крайнего дома полетели куропатки, и Три Ниточки аккуратно убил еще двух, они упали под самой стеной.

— Люди-то где? — заволновался Женька.

— Кто их знает? — сказал Три Ниточки. — Может, дальше куда ушли, может, в город поехали. Всегда так — одно строят, другое разрушается. Поселков новых настроили — считать спутаешься…

Ни тропки, ни следа человеческого в деревне.

На отшибе, ближе к реке, стоял квадратный дом из бревен, обставленный редким тыном. Над тыном чернел склад для хранения пищи, поднятый на сваи, чтобы не добрался случайный зверь. Внутри загородки виднелась печь, построенная из глины вперемешку с осокой, и стояла худая лошадь, жевала сено.

Крыльца не имелось, под дверью лежали две пестрые остроухие собаки, которые не обратили на охотников никакого внимания. Старик Три Ниточки перешагнул через собак, толкнул плечом дверь и ушел в темный провал.

Со света Женька ослеп на недолгое время и наткнулся на железную бочку-печь, потом огляделся. Дом состоял из одной комнаты, хозяин сидел у печи на чурке и, устроив на коленях больные руки, глядел на гостей узкими глазами. Ладоней у него не было, из рукавов выглядывали култышки, покрытые красной кожей.

Три Ниточки поздоровался и сел на лавку, а ружье устроил на столе.

— Не помер еще? — спросил он вместо приветствия.

— Живой! Чего сделается? — ответил старик и подвигал вялыми щеками. Лицо у него было морщинистое, как старый гриб.

— Один живешь? — поинтересовался Три Ниточки.

— Зачем один? Баба по воду пошла, чай пить надо.

Пришла старуха, села у печки на корточки, вынула из-за пояса нож и ловко настругала лучины, потом зажгла дрова и стала смотреть на огонь.

Женька огляделся: пол в избе был притрушен старой травой, на стене висели связки каких-то крючьев. Он потрогал один за острие и отдернул руку, лезвие впилось в кожу. Крючья связывал длинный шнур, они крепились на нем сантиметров через сорок один от другого, и на каждом, ближе к уху, имелась пробка.

— Самоловы. Бандитская снасть! — объяснил Три Ниточки. — Опускают эту штуку под лед, она там вьется, как змея, поплавки тонуть не дают. Рыба интересуется, подходит. Крючок заденет — воткнется, дернется — другой поймает. Если и уйдет — все равно сдохнет.

— Хорошая снасть, — невпопад подтвердил старик. — Без рыбы не будешь.

Старуха сидела у печи, как прежде, и глядела в огонь.

— Промышляешь? — дознавался Три Ниточки.

— Нет, вовсе худой стал. Старуха ходит мало-мало, — откликнулся хант.

— К сыновьям отчего не едешь?

— Поеду. Весной поеду.

— Оба живы?

— Нету. Один. В Вартовске живет.

— А другой?

— Бок дал, бок — взял, — терпеливо объяснил хант.

Расстались без сожаления. Старуха не шелохнулась, смотрела на огонь.

— Поговорили, называется, — хихикнул Женька.

Три Ниточки приказал ему оставить хозяевам куропатку.

На снег после темной избы было больно глядеть, веки сами закрывались.

«Оттого у них глаза-то и прорезаны, как ножиком», — догадался Женька.

— Никудышный старик, — ворчал Три Ниточки. — Сколько лет знаю — все такой.

— Руки-то у него где? — опросил Женька.

— Отморозил… — сказал Три Ниточки.

<p><strong>5</strong></p>

Лед окреп. Утром, потемну, для водолазов приготовили место работы. На реку опустили дощатую будку с чугунной печкой, чтобы было где обогреться, и продолбили в трех местах лед, заготовили проруби. Одну сделали у самого берега, другую — метров на пять — десять речнее, а третью — еще дальше — все на одной линии. Будку подвинули к средней проруби и оставили у самого края.

Водолазы в это время спали, их до времени не трогали. Три Ниточки поднял парней, когда развиднелось и можно стало различать предметы.

Пока пили чай, Михайлов объяснил, что надо делать.

— Значит, от будки пойдешь к берегу, осмотришь траншею, возьмешь проводник и — обратно, — втолковывал он Женьке.

Проводник — тонкий и гибкий трос — был намотан у крайней проруби на ворот, чтобы легче разматывался, когда потянут. Он назначался для перетаскивания с берега на берег главного троса, который будет везти трубу.

«Проводник так проводник…» — Женьке было все равно, что тащить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература