Своими глазами

"1 ноября 1974 года Рахимов дважды приходил в церковь с требованием сдать дела назначенному им исполоргану. Снова ему ответили, что сдача может быть произведена только после снятия действующего исполоргана и законного избрания нового. Исполорган не принял во внимание угрозы Рахимова" [149]. 13 ноября 1974 года в храм явилась зам. председателя горисполкома (председатель комиссии по соблюдению законодательства о культах) в сопровождении Урунбаева и потребовала, чтобы Бущанова сдала дела. В тот же день Бущанова получила повестку из милиции и прокуратуры. Нам грозят лишением свободы [150].

Рахимов снова вызвал в среду. Когда вошли в кабинет, он беседовал с баптистским пресвитером. Увидев, сморщился, обхватил голову руками:

— Идут. Я их видеть не могу. Вы знаете, что они делают?

— Говорят, церковь закрыли?

— Самовольно! Сами! Сами закрыли! Без разрешений горсовет. Двух священников сняли! Адельгейма хотят. Он — преступник. Знаете, какие он дела твориль? Я вам прочту. Вас волос дыба станет. Он против патриарха выступал. Они скоро с иконами в обком пойдут!

— Адельгейма давно нет.

— Кто меня снял?

— Он вам хороший инстрюкций оставил. Мы знаем. Он тебя поставил. Тебя снимают. А ты не уходишь. Почему дела не сдаваете?

— Я снималь!

— Напишите. Вручите. Слово к делу не пришьешь. На словах — не закон.

— Закон, что дышел, куда поверну — туда вышел. Я сказал — это закон. Сдавай дела.

— Пусть у тебя язык отсохнет, — вставила Настя.

— Замолчите, невозможно работать, — кричит Рахимов, не зная, как избавиться от Насти.

— Что ты так за свое место держишься? — пронзительно покрывает голоса Туликова.

— Не за место, а за храм стою! — отвечает Бущанова.

— С тобой не сговоришь! Гляди на себя. Дрожишь вся.

— Я дрожу от того, что ты тут стоишь!

— Да хватит вам! Я милицию вызову, — выходит из себя Рахимов.

— Скорую помощь тебе надо, а не милицию.

— Ты посмотри на Марфу. Шестидесяти лет нет, а как ее трясет.

— Больной человек…

— Да нечистая сила ее трясет!

— Павел Константинович! Вы не спорьте с Рахимовым. Мне же все равно. Я спорить буду, а Вы соглашайтесь, — шепчет Бущанова Неделину.

В общем гаме все перестали обращать внимание на Рахимова и его спор с Настей. Они яростно переливают из пустого в порожнее. Наконец, Рахимов подымается с места. Рубашка на нем мокрая. Он брызжет слюной. В углах рта набилась белая пена. Он распахивает пиджак, выпячивает грудь и, навалившись на стол, кричит:

— Нате, разорвите уполномоченного на части!

Снова утро в кабинете Рахимова. Снова бестолковый, ни к чему не ведущий спор.

— Хватит трещать! — обрывает Шапоренко Настю. В кабинете Рахимова перед женщинами он самоуверен, как петух. — Ишь, зачесала языком, не уймешь, — широкая фигура Шапоренко надвинулась и словно погребла под собой Настю.

Распахнулась дверь. Стремительная Мария Петровна Шапоренко словно заполнила собой весь кабинет.

— А! Жених пришел. То-то я твой голос от угла улицы слышу. Ишь какой бойкий! — При ее появлении Шапоренко увял и даже как-то осунулся.

— Давно хотела Вас спросить, товарищ Рахимов. Когда Шапоренко ко мне сватался, он все хвастал, что по пятьсот рублей Вам взятки дает. Понес ему, говорит, как-то пятьдесят, так он чуть меня не посадил.

— Да ты обалдела, что ли? Ничего я не говорил.

— Ах ты, бесстыжие твои глаза, да как у тебя язык поворачивается?

— А кто мне говорил, сколько тысяч на книжку клал, о. Александру Бурдину машину купил, дом выстроил? А Рахимову, — говорит, — как приду, пятьсот рублей несу обязательно.

— Не сдам! — Тщедушная Бущанова, стоит, как скала.

— Ты бессовестная! Видите, видите, какой он наглый! Я ее срамлю, а она хоть бы что!

— Я плохого не делала. Мне стыдиться нечего.

— Вон отсюда! Не хочу с вами разговаривать.

Поздний вечер, стемнело… тук, тук, тук… тук, тук, тук…

— Кто там?

— Открывай, я. Приходила Дуся. О. Валентин сегодня после вечерни грозил: "Завтра вас как собак повыгоняем". Придут Рахимов с Абдуназаровой у Дуси ключи отнимать.

— Беги к Наташе. Я поеду на Текстилку. Надо всех предупредить.

Через пять минут в доме погас свет. Темная фигура направилась к автобусной остановке. Другая бежит кратчайшей дорогой в следующий дом. Приходится прыгать через арыки. Колючие ветки и проволока цепляются за одежду… Всю ночь будет загораться и гаснуть свет, будут разбегаться темные фигурки… А утром Рахимов будет поражаться, почему двор полон верующих.

— Как по телеграфу собираются! Откуда они узнали?

Трудно поверить, что в ночь бегут семидесятилетние старушки, преодолевая усталость и страх. Да, Церковь — это ценность!

Насилие № 2