Своими глазами (сборник)

143.

Старик, мальчик и негритянка едут в машине по Москве.

Старик смотрит на часы и останавливается у тротуара.

– Свободны, – объявляет он, не оборачиваясь.

– К-как?.. – растерянно спрашивает мальчик.

– Пока, пионер. Привет, черная пантера.

Мальчик и негритянка выходят из машины.

– А есть кому тебя пересадить? – спрашивает мальчик.

– Дверцу прихлопни, – говорит старик и уезжает.

144.

Мальчик и негритянка в авиакассах. Она считает деньги.

– Есть только бизнес-класс, – печально говорит она.

Мальчик достает деньги и сует ей.

– Откуда у тебя? – отказывается она. – Нет, не надо.

– Это пять кило меня, – вздыхает он. – Плати за свой комфорт!

145.

Мальчик провожает негритянку в аэропорту.

Они крепко обнимаются и стоят так… Потом она поднимает свою сумку и уходит. Машет ему уже за контролем – издали.

И он машет ей.

146.

Ресторан, маленький зал, богатый стол, десяток зрелых мужиков. Старик среди них – оживлен, как и все.

Гомон – но без суеты, все фразы различимы, отдельные:

– А вода на Бермудах хуже, чем на Пицунде.

– Лучшие бабы – жены наших офицеров.

– А лучшая рыба – ерш! – В фужер сливается «Абсолют» и пиво.

Едят, накладывают – но каждая реплика выслушивается всеми.

– Шестнадцать процентов – за полгода это сколько?

– Девяносто шесть.

– Значит, надо семнадцать. – Кивок.

На другом краю стола:

– Время вынуть десять лимонов из водки и вложить в землю.

– Юго-Запад занят.

– Дать долю в порту.

– «Ты же меня спа-ас в порту, но, говорит, загвоздка есть, русский я па па-аспорту…» – Спевший эту фразу амбал в наколках натыкается на остановившийся взгляд собеседника – красавчика.

Амбал, меняясь в лице, осторожно берет бутылку и льет ему.

Тот берет рюмку, не отрывая взгляда от его глаз – и улыбается.

Облегченно улыбается и амбал: чуть не случился инцидент.

– Этот отвязок мой, – говорит старик.

– Не держатся у меня «мерсы», – реплика.

– А на «ролсах» только арабские шейхи ездят, – реплика-ответ.

– И утонул пароходик. Уж так они огорчались.

– Железо – оно всегда потонуть может, – как бы сочувствие.

Стук в дверь. Один из двух охранников у двери открывает – берет у официанта блюдо с лебедем: сидит как живой.

Ставит блюдо на стол. Чучело-чехол снимают с жареного лебедя.

Режут его. Жрут.

– Собака этого не стоила, – говорит старик.

– Не стоит, так и не стоит, – шутит один.

– Да что ты всё это. Всё понятно, – машет другой.

Третий наливает старику, чокается с ним, и все тянутся или подходят с ним чокнуться.

– Так как решает суд? – спрашивает (с хорошим лицом) старик.

– Это двести цистерн. Десятитысячник. – Реплика в стороне.

Сосед кладет старику руку на колено – весело, легко:

– Да мы тебе не судьи.

– Бог тебе судья, – дружелюбно говорит сосед напротив, выковыривая жареную улитку из раковины.

Старик меняется в лице. Обводит взглядом стол. Никто не обращает на него внимания. Избегают его взгляда.

– Полсотни шмар одним грузом! Они весь Гамбург натянут!

Смех.

– Я берег людей, – мертвым голосом говорит старик.

– Ты что, такой катала, по стольнику штук на буре́ снимает.

Он уже списан. Разговор без него.

– Поедем, сыграем.

– Ну что. Вроде все и обсудили.

Все начинают вставать, вытираются салфетками, отодвигают стулья, выходят.

Старик остается один за столом с объедками. [10]

147. Главарь сидит бледный на стуле посреди проходного зальчика. Четверо охранников в креслах по углам. При появлении паханов все встают. Ждут приговора. Паханы, проходя, молча пожимают главарю руку. Он расцветает и уходит с ними – последним.