Своими руками

Я смотрел на корову. Мне казалось, что она обижена на меня, что я увожу её от дома куда-то в Москву, где нет таких лугов, как в нашей Каменке, ручья, где в любое время можно пить светлую и вкусную воду. Мне стало жалко её. Пусть бы жила у нас, а для молока молочную корову завели бы. Я мечтал, как можно было бы на другую корову заработать денег: я всю зиму делал бы салазки на продажу, сани в колхоз, вязал бы оконные рамы, а весной насеял бы за дорогой у погреба табаку, вырастил бы, срезал, нарубил мешка два, продал бы в Москве или Туле — вот и деньги.

Мечтать всегда и легко, и просто, а исполнять мечты бывает трудно и невозможно, как невозможно было бы по законам держать двух коров, занимать землю, кроме отведённой под огород, рамы не из чего было вязать, а за сани в колхозе не платили деньгами — писали трудодни, на которые почти ничего потом не выдавали.

Мы проехали просёлочные дороги, выбрались на большак, добрались до булыжного шоссе и покатили быстрее, потому что не приходилось объезжать дорожные ямы и колдобины с грязью от осенних дождей.

Корова закрыла глаза, пережёвывала корм. При виде незнакомых деревень я сравнивал их со своей деревней, не находил в них ничего похожего и близкого и скучал, как будто уезжал я из неё навсегда.

С утра, когда мы выехали из дому, светило солнце. А теперь небо заволокли тучи, погода хмурилась. Над землёй собирался туман, и всё вокруг окрашивалось в серый цвет. Мне казалось, что такая скучная погода стоит лишь в чужих деревнях, а в нашей по-прежнему тепло и солнечно. Я вернулся бы назад, но приходилось ехать справлять порученное дело.

В одной деревне машина остановилась. Шофёры посмотрели в кузов, спросили, как дела, не замёрз ли я.

— Корова спит. А мне тепло, — ответил я.

— Вечером в кабину сядешь, а пока держись. Двадцать пять километров проехали. Скоро на хорошую трассу выберемся.

Машина снова тронулась в путь. Корова поднялась, встряхнулась и копнула сено, потом посмотрела за борт. Позади осталась деревня, проехали поле, спустились к речке и стали подниматься через другую деревню в гору. Машина двигалась медленно.

Корова вдруг мотнула головой, оборвала верёвку, попятилась и прыгнула, словно заяц через плетень в сад, за борт кузова. Я и глазом моргнуть не успел, как она оказалась за придорожным кюветом, приземлившись на все четыре ноги. Но тут же она всем туловищем подалась вперёд, припала на передние коленки и разом встала, оглянулась на машину, отъезжавшую от неё, и пошла по мокрой траве. Я в оцепенении смотрел на корову — спортсменку по прыжкам через барьеры, не сообразив сразу, что она может убежать, пропасть, а когда дошло до меня такое сознание, я заколотил изо всех сил по кабине.

Машина остановилась. Шофёр спросил:

— Что там? Не дал на гору выбраться. Живот, что ль, заболел?

— Корова… корова выпрыгнула!

— Куда она могла выпрыгнуть? — заглядывая в кузов, спросил шофёр. — Ты не шути.

— Я и не шучу. Вон она пошла, — показал я на выгон.

— И правда, Иван! — удивился шофёр. — Хватит дремать. Хватай верёвку, бежим ловить. Надо же на гнилой обрывок привязать!

Я вылез из кузова. Шофёры поспешили наперехват корове. Она остановилась, понюхала воздух, видимо, не почувствовала своего выгона, поняла, что деревня чужая, повернулась да и пошла к машине. Она подошла ко мне, лизнула мою руку и приткнулась лбом к моему боку.

— Держи её, не отпускай! — крикнул один из шофёров. — Ввязались мы в дельце. Никакой выгоды не возьмёшь от такой скотины. Через борт, на ходу выпрыгнула!

Они подходили с натянутой верёвкой. Я разглядел, какие они оба жадные и злые от жадности. Такие никому не сделают добра за так, бесплатно, за простое человеческое спасибо.

— Держи, чего ты её не держишь! — сказал старший.

Он обругал меня. А корова при его ругани толкнула меня в бок, словно заказала не связываться с ними, вернуться назад. Мне на глаза сбегались слёзы. Я пожалел, что согласился ехать в Москву, но назад уже было не вернуться. Шофёры набросились на корову, вдвое сложив верёвку, затянули петлёй на шее. Выбрали пологий съезд в кювет, сдали задом машину. Открыв борт, завели её снова в кузов и крепко привязали на прежнее место. Старший ударил корову по ребристому боку, сказал:

— Попробуй у меня ещё раз выпрыгнуть! — Он обернулся ко мне: — А ты что плачешь? Боялся, убежит? От нас не сбежишь.