Сволочь

– Ça va[2].

— Миша, — вклинилась в нашу светскую беседу Рита, — какая еще «сова», перестань болтать с ней о ерунде. Спроси ее, где Ушакова.

— А пропо, — галантно сказал я, — У э мадемуазель Ушакова?[3]

— Ah, mademoiselle Uchakoff! — с сокрушенным видом покачала головой бельгийка. — Elle est malade[4].

— Она говорит, — перевел я, — что мадемуазель Ушакова маляд.

— Какой еще маляд? — не поняла Рита.

— Откуда я знаю, какой. Наверно, любовника ее так зовут. Допустим, Эжен Маляд. Есть еще на свете женщины, готовые, в отличие от некоторых, пожертвовать работой, лишь бы провести время с любимым человеком.

— Это безобразие! — возмутилась Рита. — Я этого так не оставлю. Они заплатят мне неустойку, они…

— Quest-ce qu’il y a?[5]— поинтересовалась бельгийка.

— Ту ва бьен[6],— заверил я ее и опять повернулся к Рите: — Оказывается, его зовут не Эжен, а Илья. Илья Маляд. Может быть, даже наш соотечественник.

— Мне плевать, — заявила Рита, — на то, как зовут ее хахаля, и на нее саму. Миша, — неожиданно жалобно добавила она, — а ты смог бы переводить эту. экскурсоводшу? Я готова тебе доплатить, если что.

— Я не покупаюсь, — гордо ответил я. — И не продаюсь. В этой жизни есть вещи поважнее денег. Человеческое отношение, например.

— Ты все еще сердишься на меня?

— Мне нравится это «все еще»! И половины суток не прошло.

— А если я тебя поцелую?

— А если я тебя? Хитренькая вы, тетя Рита, сразу всего захотели: и переводчика заполучить, и с симпатичным парнем поцеловаться, и неревнивого мужа заставить ревновать.

— А ты как думал, дурачок?

Рита притянула меня к себе и на виду у всех поцеловала в губы.

— Ah! — пораженно воскликнула бельгийка. — C’est charmant![7]

— Что ей еще нужно? — спросила Рита.

— Радуется за нас. — Я повернулся к экскурсоводше. — Коман ву вуз аппеле?[8]

— Jeanne, — ответила та. — Jeanne Petit-Laurent.[9]

— Тре бьен, Жанночка. Ву парле, же традюи. Д’аккор?[10]

— D’accord.

— О чем вы? — поинтересовалась Рита.

— Ее зовут Жанна, — пояснил я. — И она сказала, что как честная женщина ты должна выйти за меня замуж, чтобы не опозорить мою семью.

— До чего емок французский язык, — усмехнулась Рита. — Так ты согласен быть переводчиком?

— А что мне остается? Для меня это теперь супружеский долг.

— Спасибо, Миша. — Она снова потянулась ко мне губами, но на сей раз не поцеловала, а прошептала на ухо: — И имей в виду: еще раз назовешь меня «тетей Ритой», я дам тебе такую оплеуху, что ты не только французский, но и русский забудешь.

Брюгге оказался красив до изумления. Время словно застыло в этом небольшом городке, дух Средневековья увековечился в камне. По узеньким улочкам неспешно передвигались, поскрипывая осями, конные экипажи; лошади, тучные и степенные, выбивали подковами дробь о брусчатку. Вид их не вызывал ощущения анахронизма, наоборот — куда большей нелепостью казались автомобили, выныривающие из-за углов старинных зданий, сверкая фарами. Мощеные камнем улицы и площади рассекало множество каналов с перекинутыми через них мостами, из почти неподвижной воды вырастали краснокирпичные и белостенные дома, причудливыми силуэтами поднимаясь к пасмурному небу и возвращаясь обратно в воду полнокровными отражениями.

Наша процессия передвигалась по этому маленькому готическому царству вслед за новоявленным гидом с очень подходящим к месту средневековым именем Жанна. Время от времени она вскидывала вверх свой пестрый зонтик и взывала к нам:

— Arrêtez-vous, mesdames et messieurs![11]— и, собрав слушателей в кольцо, принималась вещать.

Я делал вид, что внимательно вслушиваюсь в ее рассказ, позволяя себе многозначительно кивать, а когда Жанна замолкала, нес глубокомысленную отсебятину, взращивая ее из крохотных зерен немногих понятых мной французских слов. Это было несложно, поскольку в ремесле экскурсовода, как и в любом другом деле, главное — уловить принцип, а все остальное относится к импровизации.

— Voilà l’église Notre-Dame, — скороговоркой объявляла Жанна, после чего переходила на полнейшую для меня тарабарщину.

— Перед вами церковь Богоматери, — прилежно переводил я, — один из красивейших памятников готической архитектуры тринадцатого века, прославленный…

Во время этих псевдоисторических пассажей я с некоторой опаской поглядывал на профессора Айзенштата — мне почему-то казалось, что старый лис знает французский. Но профессор лишь молча и вполне дружелюбно улыбался, всем своим видом поощряя меня к очередному хулиганству.

После двухчасовой прогулки по городу мы остановились у музея Грунинге, где Жанна распрощалась с нами, напоследок прошептав мне на ухо:

— Vous êtes un artiste. Traduire sans connaître le français — cest le pied![12]

— И вам того же, — с улыбкой ответил я.

Жанна чмокнула меня в щеку, помахала остальным рукой и удалилась.

— Тебе сегодня везет на поцелуи, — насмешливо заметила Рита.

— Довольно сомнительное везение, — буркнул я в ответ.

— Ты про первый поцелуй или про второй?

— Боюсь, что про третий. Может, меня еще уличная лошадь захочет поцеловать.

— На ее месте я бы тебя лягнула. Ты готов вести экскурсию по музею?