Сволочь ненаглядная

Она моментально вскочила на табуретку, вытянула руки, чуть оступилась…

– Осторожно! – заорал Сережка.

Но было поздно. С легким криком Юля шлепнулась на пол и тут же заорала.

– Что, что? – засуетились мы, кидаясь к ней.

Девушка полулежала на линолеуме, как-то странно вывернув правую ногу. Лодыжка начала моментально распухать и угрожающе синеть.

– Похоже на перелом, – растерянно констатировал Сережка, – и мать, как назло, на дежурстве.

Катя работает хирургом, оперирует щитовидную железу и, на мой взгляд, мало могла помочь в создавшейся ситуации. Но в Сережке в минуту опасности проснулся маленький мальчик, твердо уверенный: стоит лишь маме вернуться домой, как неприятности разом кончатся.

– Все из-за меня, – зарыдал в голос Кирюшка. – Юлечка, прости!

– Ерунда, – прошептала Юля, еле сдерживая слезы, – чему быть, того не миновать.

– Ой-ой-ой! – вопил Кирюшка, задирая вверх руки.

Не хватало только хора, вторящего плакальщику.

– Хватит, – велела я, – надо вызывать «Скорую».

Машина пришла через два часа. Хмурая, нелюбезная тетка одним глазом глянула на поленообразную ногу и весьма грубо приказала:

– Несите в машину.

– Мы? – глупо спросил Сеня.

– Нет, я поволоку, – вызверилась докторица. – Сами дрались, сами и тащите.

– Мы не дрались, – возразил Сережка, – она с табуретки упала.

– Мне один черт, – рявкнула врач, – давайте, шевелитесь, вы не одни на белом свете.

Сеня, Сережа и Кирюша аккуратно подняли стонущую Юлю. Я пошла следом, неся плед. Внизу стоял белый «рафик», внутри которого царил могильный холод. На улице студеный январь, седьмое число…

– Печку включите, – робко попросил Сережка, но водитель даже не вздрогнул.

Юля, которую мы с трудом уложили на носилки, вновь застонала.

– Ей бы обезболивающее, – тихо заметил Сеня.

– Ничего, так доедет, – равнодушно бросила докторица и спросила: – Паспорт с полисом взяли?

– Нет, а надо? – удивился Сережка.

– Ясное дело, – опять обозлилась врачиха, – давай быстро, одна нога здесь, другая там. Ну народ, никакого понятия, не люди – уроды.

– В какую больницу повезете? – прервала я ее ругань.

– В 152-ю! – рявкнул шофер.

– Лучше в Склифосовского, – вздохнул Сеня.

– Можно в Склиф? – спросила я.

– Нет, – гавкнула доктор, – мы не частная служба, едем, где место есть.

– Лампушечка, – страстно зашептал Кирюша, – тут недавно передача по телику шла, якобы все работники «Скорой» взяточники, дай им сто рублей.

Я с уважением посмотрела на мальчишку. Ну кто скажет, что ему только одиннадцать лет, соображает лучше всех нас.

Я быстренько вытащила из бумажника розовенькую купюру и пробормотала:

– Нам в Институт Склифосовского.

Шофер глянул на ассигнацию и сообщил:

– Это не серьезно!

Пришлось добавить еще две такие же бумажки.

Врачиха моментально загремела железным ящиком. На свет явился баралгин, и нас повезли в НИИ скорой помощи.

В приемном покое Юлю переложили на узкую железную каталку и велели нам:

– Ждите.

В огромный коридор выходило множество дверей, но врачей – никого. По полу нестерпимо дуло, Юля безостановочно тряслась. Не помогли ни плед, ни дубленка Сережки, ни моя куртка. Наконец одна из дверей приоткрылась, и из нее выглянул пожилой мужик.

– Завозите.

Мы бестолково принялись толкать каталку.

– Стой, – скомандовал доктор.

Все замерли.

– Как везете? – возмутился хирург.

– Что-нибудь не так? – робко спросил Сережка.

– Кто же вперед ногами в кабинет вталкивает, головой положено.

«Интересно, какая разница?» – думала я, пока мужчины с трудом разворачивали каталку.

Юля стонала и шептала:

– Ой, тише, не трясите, больно.

Наконец мы оказались в кабинете, где всего лишь записали Юлькины паспортные данные.

– На рентген, – отчеканил доктор, – туда, направо.

Мы поволокли каталку в указанную сторону.

Толстая, одышливая баба пощелкала аппаратом и велела:

– Везите раздевать.

Снова пришлось тащить каталку по коридору, она подпрыгивала на неровном полу, Юля вскрикивала. Побледневший Сережка держал жену за руку, Кирюшка безостановочно шмыгал носом.

В маленькой и довольно грязной комнате санитар, молодой парень лет тридцати, потянул джинсы, намереваясь снять их с Юли. Тут она заорала в голос.

– Чего кричишь? – равнодушно фыркнул санитар. – Терпеть надо.

Но я уже поняла ситуацию. Очередная бумажка оказалась у парня в кармане, и он расцвел, словно куст жасмина в жарком июне.

– Щас, щас, тихонечко, – пробормотал он, ловко и нежно снимая с Юли одежду, – щас подушечку под голову, одеяльцем прикрою и в гипсовую.

Отодвинув нас от каталки, санитар быстро доволок «транспорт» до следующего кабинета и шепнул мне:

– Слышь, тетка, Володя я, сейчас доктор закончит, на этаж свезу, не волнуйся, все сделаю, место найду, в коридоре не ляжет.

Тут из гипсовой выглянул доктор и хмуро уронил:

– Ввозите.

Но я уже совала ему мзду. Хирург расплылся и забормотал:

– Зачем, не надо.

– Обезболивающее уколи, – рявкнула я.

– Ясный перец, – хмыкнул доктор, – сейчас все будет.

– Лампочка, – забормотала Юля, – пописать хочется.

Я пошла искать нянечку и обнаружила ее в комнате с надписью «Санитарная».

– Чего надо? – буркнула тетка.

– Судно.

– Погодь.

Прождав минут десять, я вновь сунулась в «Санитарную».