Сволочь ненаглядная

Я медленно побрела от больницы к метро. Какие-то смутные, неприятные мысли копошились в голове. Кончина молодой и, в общем, достаточно здоровой женщины выглядела более чем странно. Я провела в палате возле Юли десять дней, приходила утром, уходила вечером и не помню, чтобы Настя жаловалась на судороги. Конечно, у нее отчаянно болело травмированное бедро, она говорила, что тяжело спать в одной позе, на спине, просила вытряхнуть скопившиеся на простыне крошки, поправить подушки. Частенько мучилась головной болью, но судороги? Не слышала ни разу. И потом, пару раз, не найдя нянечку, я подавала ей судно. Настенька лежала в коротенькой рубашечке до пупа, и хорошенькие стройные, длинные ножки оказывались на виду, когда откидывалось одеяло. Конечно, правая, сломанная, нога выглядела не лучшим образом, распухшая и больная, но никаких уродливо выступающих вен и синих «узлов» я не заметила.

И потом, какое нелепое поведение родственников! Может, у них обоих шок от происшедшего, и муж, и свекровь не понимают, что говорят? Не хотели сообщить о кончине Насти постороннему человеку? Почему? Это секрет? И что лежит в банковской ячейке?

Потолкавшись бесцельно между аптечным киоском и газетным ларьком, я приняла решение и отправилась в «Мапо-банк».

Все-таки странное название для финансового учреждения, напоминает «Маппет-шоу», но с виду здание выглядело солидно. Небольшой дом, выкрашенный розовой краской, вход во двор закрывает калитка. Я ткнула пальцем в кнопку.

– Изложите цель визита, – прогремел из динамика металлический голос.

Очень забавно. Найдется ли в целом свете хоть один налетчик, честно отвечающий на подобный вопрос:

– Хочу ограбить ваше деньгохранилище.

С языка уже был готов сорваться этот ответ, но я взяла себя в руки и сухо сообщила:

– Я здесь абонировала ячейку.

Замок щелкнул, ажурная калитка отворилась, я пересекла крохотный дворик и вошла внутрь. В холле маялся чудовищно толстый охранник. Интересно, как подобному экземпляру удалось устроиться на работу секьюрити? Да он и двух шагов не пробежит, задохнется. Впрочем, вдруг он метко стреляет, с двух рук, по-македонски.

Ничего не подозревавший о моих мыслях мужик велел:

– Посидите, сейчас придут.

Спустя минут пять вышел стройный парень в безукоризненном костюме и с папкой в руках и спросил:

– Вы в ячейку?

Я кивнула, и мы пошли налево. В небольшой комнате в стене были сделаны железные ящики.

– Номер? – спросил служащий.

Я растерялась.

– Не помню.

– Не беда, – успокоил парень, – покажите ключик. Ага, пятьдесят вторая.

Он раскрыл папку и вытащил какой-то листок.

– Что это? – не утерпела я.

– Договор об абонировании ячейки.

– Зачем?

Клерк глянул на меня и спокойно пояснил:

– Сейчас проверим, кто имеет доступ к содержимому.

– Разве ключа не достаточно?

– Нет. Впрочем…

– Что?

– В договоре указано – доступ имеет Звягинцева Анастасия Валентиновна или любой человек, имеющий ключ. Странно, как правило, так не делают, но такова воля клиента, и я не имею права чинить препятствий. Открывайте, проверяйте содержимое, потом позовете меня, я подожду в приемной.

И он быстро вышел. Я отыскала дверку с цифрой «52», ключик легко повернулся в скважине, открылась небольшая темная ниша. В глубине белела коробочка. Я вытащила на свет картонку, оказавшуюся упаковкой от тонометра, открыла и ахнула. Вся внутренность была забита стодолларовыми бумажками, внизу, под купюрами, оказался конверт. Четким, ясным почерком, без всяких кренделей и завитушек был написан адрес: улица Мирославская, дом восемнадцать, Рагозину Николаю Федоровичу.

Глава 5

По дороге в метро я несколько раз перечитала короткое послание: «Милый Николя, если держишь в руках это письмо, значит, меня нет в живых. Так уж распорядилась судьба, что никого из близких, кроме тебя, у меня нет. Деньги принадлежат Егору. Стоя на краю могилы, мне хочется думать, что брат будет хорошо обеспечен и не совершит тех глупостей, что допустила я. Зная твою безукоризненную честность, Николаша, верю – ты найдешь Егорушку и передашь ему завещанное. Последний известный мне его адрес – Новокисловский проезд, 29, Егор Валентинович Платов. Скорей всего, там живут сейчас люди, которым известно его нынешнее местопребывание. Николашенька, ни в коем случае не обращайся ни к моему мужу, ни, тем более, к свекрови. Знай – это они убили меня, хотели получить квартиру, провинциалы.

Коленька, как только получишь доллары, сразу отвези Егорушке, он очень нуждается. И помолись за меня, несчастную, наивную и глупую. Прости за все, прощай, твоя Настя».

Поезд, покачиваясь, нес меня сквозь тьму. Пассажиры мирно занимались своими делами, читали, зевали, глазели по сторонам. Я сидела, вцепившись обеими руками в сумочку, боясь, что какой– нибудь воришка влезет внутрь.

Дома радостные собаки кинулись ко мне со всех лап, виляя жирными хвостиками.

– Ладно вам, девочки, – пробормотала я, стягивая куртку, – гулять еще рано, кушать тоже не положено, идите спать.

Раздался стук костылей, и в коридоре показалась прыгающая на одной ноге Юля.

– Хорошо, что мне не надо выходить пописать на улицу, – хихикнула она.