Сволочь ненаглядная

– Ну? Торопишься, что ли? – вызверилась нянька. – Некуда уже, приехали.

Но я уже совала ей в руку бумажку.

Суровое лицо расцвело улыбкой, и бабулька пропела:

– Ой, молодежь, торопыги, ну пошли.

В одиннадцать вечера заплаканную и продолжавшую дрожать Юлю вкатили в палату на седьмом этаже. Санитар Володя не подвел, пошушукавшись о чем-то с медсестрой, он втолкнул каталку в 717-ю комнату и тихо объяснил:

– Отличное помещение, на четверых. Лежат только молодые, не тяжелые, никаких старух придурочных с шейкой бедра. Ей тут хорошо будет.

– Спасибо тебе, – с чувством произнес Сережка.

– Да ладно, – отмахнулся Володя, – чего уж там. Через день дежурю. Приходите в приемное отделение, ежели что. Вот еще. Тут санитарки берут пятьдесят рублей в смену, больше не давайте, нечего баловать.

– А зачем им платить? – удивился Кирюшка.

– Эх, молодо-зелено, – вздохнул парень и ушел.

Мы сбегали к санитарке, взяли пару одеял, лишнюю подушку и, пообещав Юлечке завтра с утра явиться со всем необходимым, пошли на выход. В коридоре у стен стояло несколько кроватей. На одной безостановочно стонала старушка.

– Прикройте одеялом…

Сережка накинул на нее кусок застиранной байки.

– Дай бог тебе здоровья, деточка, – прошептала бабушка и пожаловалась: – Больно мне, ох, тяжко.

– Сейчас сестру позову, – пообещал Сережка.

На посту хорошенькая девчонка читала книжку.

– Там женщине в коридоре плохо, – сказал Сергей.

– Угу, – кивнула девчонка.

– Подойди к ней!

– Обязательно, – заверила медсестра, не поднимая глаз.

Мы дошли до выхода и обернулись. Девушка как ни в чем не бывало продолжала наслаждаться романом.

– Интересно, а если у человека нет денег? – спросил Сеня. – Тогда как?

– Тогда никак, – вздохнула я.

Глава 2

Утром я, Сережка и Катя стояли в отделении у двери с табличкой «Ординаторская». Кирюшка, несмотря на яростное сопротивление, отправился в школу.

– Неудачно пришли, – вздохнула Катя, – небось все на операции.

Но тут дверь распахнулась, и выглянул молодой мужчина с приятным добрым лицом.

– Вы ко мне?

– Нам нужен доктор Коза, – сказала я.

– Слушаю вас, Коза Станислав Федорович.

– Очень приятно, коллега, – прощебетала Катюша и вытащила визитную карточку.

– Хирург высшей категории, заведующая отделением, кандидат медицинских наук Романова Екатерина Андреевна, – прочитал Коза и, окинув взглядом Катюшины сорок пять килограммов, недоверчиво спросил: – Это вы?

– Да, – расцвела ему навстречу Катерина, привыкшая, что больные считают ее медсестрой, – я. А это – Романова Евлампия Андреевна.

Я постаралась улыбнуться как можно приветливее. Надо понравиться этому Козе, все-таки лечащий врач Юленьки.

– Ага, – кивнул хирург, – сестры, понятно.

Пока они с Катей болтали на своем птичьем языке, обсуждая состояние здоровья Юли, я молча глядела в окно. Вслушиваться не имеет смысла, все равно я не понимаю ни слова. Но Коза ошибся – мы не сестры, просто однофамилицы и почти тезки. Но даже самые близкие родственники не связаны друг с другом так же крепко, как я и Катюша.

* * *

Мне всегда хотелось иметь брата или сестру, но судьба распорядилась по-иному – я оказалась единственным ребенком у родителей. И отец, и мать полагали, что умрут бездетными, но тут господь явил чудо, и у них родилась дочь. Назвали девочку в честь бабки – Ефросинья.

Мало кого в детстве обожали так, как меня. Мамочка – оперная певица и папа – доктор наук, профессор математики сделали все, чтобы дочурка росла счастливой. Меня никогда не ругали за постоянные тройки, тщательно следили за здоровьем, отдали в музыкальную школу по классу арфы, потом в консерваторию.

Даже после смерти папы ничего не изменилось. Мамочка твердой рукой вела меня по жизни, решая сама все назревающие вопросы. Иметь собственное мнение мне не разрешалось.

Я росла тихим, болезненным ребенком и в школу ходила нерегулярно – неделю на уроках, месяц в кровати. Подруг у меня никогда не было, самым близким человеком оставалась мама. Я привыкла выкладывать ей все свои беды и горести. Выслушав меня, мамочка нежно целовала и бормотала:

– Ничего, Фросенька, утро вечера мудреней, не расстраивайся.

Наутро и впрямь получалось, что проблема не стоит выеденного яйца.

Так я и жила, словно хрустальная фигурка, уложенная в бархатную коробочку и укутанная для надежности ватой. Впрочем, жизнь без проблем была мне по душе. Единственная неприятность – арфа. После окончания консерватории я начала выступать в концертах, страшно тяготясь ролью арфистки. Но мамочка, мечтавшая увидеть дочь на сцене, была совершенно счастлива, и я не могла ее разочаровать.

Постепенно мой возраст приблизился к тридцати годам, и мама решила выдать свое сокровище замуж. Нашелся славный жених – Михаил Громов. Кандидат подходил по всем статьям: хорош собой, отлично воспитан, богат, да еще и круглая сирота. Существовало только одно «но». Михаил оказался моложе меня на целых шесть лет. Однако это обстоятельство посчитали незначительным и сыграли шумную свадьбу.