Сволочь ты, Дронов!

Однако время шло, и уверенность в скором примирении уходила вместе с ним. Надежда таяла с каждым днем. И на сердце было так тоскливо, так муторно. И жизнь стала пустая и бессмысленная, мир — серый. И Алька уже не ходила ни в кино, ни на дискотеки. Целыми днями сидела дома в ожидании Дронова. Лишь только слышала, как в двери ворочается ключ, так и летела навстречу, надеясь, что вот сегодня…

… Дронов поставил пакет на стол. Вытащил свертки, разложил в холодильнике. Алька стояла в дверях, наблюдая за ним. Решила — раз сам не понимает, что она готова его простить, надо намекнуть. Ну ведь сообразит же, что она не просто так стоит, что готова к примирению! Однако Дронов молча отодвинул ее из прохода и, сделав единственный шаг, оказался уже в прихожей. А там ведь и до выхода всего один шаг…

Алька не выдержала:

— Сволочь ты, Дронов!

Тот задержался у двери, однако даже не оглянулся. Стоял, ожидал чего-то.

— Какая же ты сволочь! — отчаянно повторила Алька. — Ты ведь давным-давно все понял, только из сволочизма молчишь!

По-прежнему не оглядываясь, словно бы обращаясь к двери, Дронов спросил равнодушно:

— Что, по-твоему, я должен был понять?

Алька притихла. Вот ведь гад какой! Специально изображает из себя тупого, только бы унизить ее!

Не дождавшись ответа, Дронов лязгнул замком.

— Вот я и говорю — сволочь! — обиженно воскликнула Алька. — Ведь ты же не хочешь уходить! Ты только хочешь, чтобы я сама сказала!

— Так скажи, — глухо ответил Дронов, все так же обращаясь к двери.

Алька молчала. Молчал и Дронов. Прошла минута, может, две. Дронов вновь лязгнул замком.

— Ну хорошо, хорошо, — не выдержала Алька. — Ты победил! У меня не получается без тебя. И тебе ведь так же плохо, я знаю! Просто ты сволочь, Дронов! Ты такая сволочь!

И Алька набросилась на него с кулаками. Правда, колотила она его несильно, просто от отчаяния не столько даже била, сколько стучалась в его спину:

— Сволочь, какая же ты сволочь, Дронов!

Дронов повернулся к ней, схватил ее за руки, спросил с плохо затаенной угрозой, пристально глядя в ее глаза:

— То есть ты согласна, чтобы вся твоя жизнь состояла только из меня?

Алька кивнула.

— И больше не будет походов в кино с кем бы то ни было кроме меня?

Алька кивнула.

— И никаких вечеринок, никаких дней рождения без меня?

Алька кивнула.

— Никаких выбрыков? Только я? Куда бы ты ни захотела — только со мной? Куда бы я ни захотел — только с тобой?

Алька кивнула.

— Потому что ты меня безумно любишь и тебе никто кроме меня не нужен?

Алька покачала головой:

— Потому что я тебя ненавижу и у меня никого кроме тебя нет!

— Тогда, чтобы ты еще больше меня ненавидела, пять раз в неделю, а может, и все шесть, будешь ходить на какие-нибудь секции. И тебе скучать не придется, и я буду спокоен.

— Нет! — воскликнула Алька. — Я спорт терпеть ненавижу! Не хочу, не буду!

— Необязательно спортивные, — успокоил ее Дронов. — У нас куча всяких секций, кружков, клубов и вообще чего угодно. Хочешь — на народные танцы иди, хочешь — на бальные, хочешь — на современные. Или на аэробику, например — очень полезная штука.

— Мне аэробика без надобности, у меня конституция худая, как у матери, я не растолстею…

— Неважно, — притянул ее к себе Дронов. — Лишь бы всегда была у меня под рукой, в поле зрения. Иначе я сойду с ума от ревности.

Алька уткнулась в его грудь:

— Какой ты все-таки гад, Дронов! А если бы я промолчала, ты еще долго бы дулся?

— Я не дулся, глупая. Я просто не могу ни с кем тебя делить. Мне легче, когда тебя у меня совсем нет, чем когда ты вроде бы есть, но не со мной. Я бы не отступил.

Алька рассердилась:

— Получается, ты гордый, а я — дерьмо собачье?

— Нет, ты просто дурочка. Маленькая глупая дурочка, без которой мне очень плохо. А я не гордый. Это ведь не гордость, так — одно сплошное упрямство. И слава Богу, что ты не такая же упертая, как я…

Дронов наклонился, захватил своими губами Алькины, и тут же выпустил. Прошептал нежно:

— Аля…

И вновь поцеловал. Долго, жадно, словно истомившийся от жажды путник припал устами к прохладному ручью. А руки уже привычно прокладывали путь под любимую Алькину розовую майку с размытым от бесконечных стирок рисунком…

С тех пор у Альки больше не было друзей. Приятелей, знакомых хватало — и в школе, и в комплексе. А вот друзей больше не было. Даже Жанка, самая лучшая, самая близкая подруга, и та тихонько отошла в сторону. За неимением Альки нашла себе другую подружку. Да и кто бы мог упрекнуть ее в предательстве? Ведь у Альки теперь был Дронов.

В школу они больше не играли — отпала необходимость. Они вообще больше не играли. Альке пришлось стать взрослой. Правда, она была как бы полувзрослой: вроде и вела взрослую жизнь, но сама ровным счетом ни за что не отвечала, ничегошеньки от нее не зависело. У нее была одна обязанность — быть рядом с Дроновым. И эта обязанность ее ни капельки не угнетала, вовсе нет, скорее даже наоборот.