Сволочь ты, Дронов!

— Ух ты! Новенький! Цветной! Ух ты!

Пощелкала кнопочками — каналы переключались легко, кнопки срабатывали от малейшего прикосновения, даже давить не надо было.

— Ух ты! — в очередной раз воскликнула Алька. — Класс!

— Иди сюда, — как-то глухо позвала ее мать.

Алька немедленно поспешила на ее зов. Старенький кухонный стол был завален какими-то свертками. В раскрытых упаковках белой вощеной бумаги лежали приличный кусок сыра с большущими, как в американском мультике про Тома и Джерри, дырками; пленительно благоухающий копченостью окорок; длинные тонюсенькие колбаски, почему-то названные матерью 'Охотничьими', больше похожие на сосиски; здоровенный кусок шикарного розовенького сырого мяса — с первого взгляда на него Алька поняла, что это и есть та самая заветная вырезка, о которой она слышала, но ни разу в жизни не видела воочию. А еще Алька не без труда обнаружила между торчащей в разные стороны упаковочной бумагой маленькую консервную баночку.

— Ух ты! — в очередной раз воскликнула она. — Икра! Красная!

Для нее это был не просто деликатес. Собственно, из перечисленных продуктов более-менее привычным, но не обыденным для них с матерью был разве что сыр, да и то не в таком количестве и уж совсем не такого качества. 'Охотничьи' не то сосиски, не то колбаски она видела впервые в жизни, как и натуральную вырезку. Окорок ела разве что на днях рождения у Жанки, раз в год. Икра же для Альки была самой настоящей, без натяжки, роскошью.

— Ух ты! — других слов в данную минуту Алька попросту не находила.

А на табуретке лежали не поместившиеся на столе коробка 'Птичьего молока' и банка консервированных ананасов. Надо же, и про десерт не забыл!

Мать с дочерью стояли и молча разглядывали нежданно свалившееся на их головы гастрономическое счастье. И это в самый разгар перестройки, на дворе — 1989-й, в магазинах — пустые прилавки. За несчастной вареной колбасой приходилось ездить в Москву, покупая сразу батонов десять — себе, друзьям и ближайшим соседям, чтобы и они не забыли Рябининых, когда сами поедут отовариваться.

Алька украдкой взглянула на мать. У той в уголках глаз блеснули слезы. А у Альки почему-то так больно защемило сердце: мама всю жизнь работает, как проклятая, а позволить себе может только салатик Оливье и тушеную со свининкой капусту, да и то раз в год, 'под елочку'. А тут… За минуту позора?.. Да и позора ли? Еще час назад Алька бы не назвала это позором. И только теперь стало по-настоящему стыдно. Если за то, что вчера произошло, заплатили так дорого — значит, это и в самом деле был позор. Самый настоящий позор. Непоправимый…

Бесконечно долгих три дня не происходило ровным счетом ничего. Едва отсидев ежедневных шесть уроков, Алька бежала на почту, хватала приготовленные телеграммы. Едва справившись с работой, тут же пулей неслась домой. На все Жанкины предложения погулять ли, сходить ли в кино или на дискотеку отвечала отказом. Впервые в жизни Жанна столкнулась с Алькиным упорством. Не объясняя причины, та просто отказывалась категорически. Произносила безапелляционным тоном твердое 'Нет', и тут же переводила разговор в иное русло. А то и вовсе вдруг замолкала, замыкаясь в себе.

Алька боялась пропустить очередной визит Дронова. Уверена была — он еще придет, он обязательно придет, он не сможет не прийти. Если он сумел уловить тайное Алькино желание еще до того, как она сама его осознала, значит, не сможет не уловить его теперь, когда вся ее душа только, кажется, об одном и кричит: приди, приди, приди!

За прошедшие дни Алька совсем запуталась. Теперь ей было жутко, просто таки невероятно стыдно за свое поведение, за тот свой не то вздох, не то стон. За то, что не прогнала вон, даже не попыталась прогнать, даже не произнесла сакраментальное 'Нет'. Ведь при всем желании ни один нормальный человек не принял бы сладострастный протяжный стон за категорический отказ. А даже если бы и засомневался в ее желании, то податливость ее тела, тот ее жуткий приглашающий жест… Даже нет, какой там жест?! Жест можно сделать рукой. В крайнем случае ногой. А так, всем телом… Вернее, филейной его частью… Ох, Боже, как же она могла так растаять-то, поплыть? Ведь и правда вела себя, как шлюха. Немудрено, что Дронов так себя повел с самого начала. Видимо, на расстоянии почувствовал в ней эту шлюховатость. И именно поэтому посчитал необходимым заплатить за сеанс. Как профессионалке. За неоконченный сеанс…