Свора

А дела шли так себе: он потратил уйму времени, но не нашел еды для псины, и щенок под вечер вполне мог лежать кверху лапками. А это, мягко говоря, не одобрят ни Марк, ни Егерь, ни собственная совесть. Загодя приготовившись к очередным разборкам, Грид услышал радостное повизгивание. Как оказалось, вполне живой и здоровый Желудь нарезал круги у ног Златы, то подставляя изрытое шрамами пузо, то хватая за шнурки.

Почуяв пришельца, песик заступил ему дорогу, вскинул башку и залаял. Герман шутки ради гавкнул в ответ, да так, что бойцы встрепенулись и схватились за оружие, а из бункера выскочил Ярослав с тяжеленным колуном наперевес. Чудик же, поджав хвост и вереща на всю округу, с разбегу запрыгнул в ящик, лишь чудом его не опрокинув.

– Как охота? – громыхнул великан, закинув топор на плечо.

Пленник развел руками и направился к входу, но старик и не подумал отстать.

– Далеко собрался?

– А тебя гребет?

– Гребет! Это мой дом, так что будь добр отвечать, когда спрашиваю!

– Жрать и спать собрался. Доволен?

– Знаешь, мил человек… Если бы не дочка, кутенок сдох бы от голода. Поэтому вот тебе «жрать», – охотник сунул под нос здоровенный мохнатый кулак, – а вот тебе «спать». Пока не возьмешься за ум, жить будешь на улице и есть то, что сам добудешь. А то привык филонить за чужие харчи!

– Я, блин, виноват, что эта тварь трескает только падаль?

– Желудь ест все! Просто кормить надо уметь, а не швырять, будто камни. Все, баста! Проваливай.

– Да и хер с тобой! Снаружи всяко лучше, чем в вонючей норе.

Солнце ушло за горизонт, поляну у лагеря озарил свет костра. Грид улегся под деревом на границе полумрака, сцепил пальцы на затылке и закрыл глаза. Несмотря на долгий дневной сон, хотелось спать, а еще больше – есть, но клянчить еду у дозорных он посчитал диким западлом.

Подумаешь – беда! Дотерпит до утра и смотается в город, а там уж найдет или припасы, или какой-нибудь хабар, чтобы выменять у музейщиков на пару лепешек или пачку лапши. И не из таких задниц выбирался, а то взялись, блин, жизни учить.

Запала бахвальства и бравады хватило на пару часов, и волчий голод вновь вернулся в свои владения. Желудок крутило, как белье на отжиме, жалобное урчание мешало расслабиться, но Герман преисполнился непоколебимой решимости страдать до победного конца – и пусть садисты сгорят от стыда, когда на рассвете наткнутся на труп замученного, но не сломленного пацана…

Рядом хрустнула ветка. Страдалец приподнялся на локте и увидел знакомую фигурку в плаще. Отшельница опустилась на колени и положила на траву банку тушенки и перевязанные бечевой полоски вяленого мяса. Рот за секунду залило слюной, живот издал протяжный предсмертный стон, но пленник стоял на своем:

– Унеси. Не нужны мне твои подачки.

– Это не для тебя. Завтра мы с отцом уходим на целый день. Ты-то до вечера перебьешься, а Желудь – нет. Не забудь его покормить, если… ничего не найдешь.

– Ага. – Парень хмыкнул. – Ясно.

– Не обижайся, ладно? – Злата коснулась его ладони, но Грид отдернул руку и проворчал:

– Обижаются знаешь, кто?

Девушка вздохнула.

– Принести одеяло?

– Проваливай.

Она выждала немного и встала.

– Спокойной ночи, Герман.

Он промолчал.

Небо заалело зарей, дозорные сменились дважды, а сон все не шел. Теперь, когда под боком лежала снедь, источая одуряющие ароматы, предрассветное бдение превратилось в настоящую пытку, в сравнение с которой не шли ни холод, ни сырость, ни твердая земля вместо постели. Парень держался до последнего, подкрепляя трещащую по швам волю мыслями о том, что о гребаной псине заботятся больше, чем о нем. Гниющему ублюдку еда нашлась, а человеку – якобы важному и необходимому – досталось лишь напутствие, будто в лагере разразился бы мор, исчезни из кладовки на пару банок больше.

С другой стороны, мяса притащили целый килограмм, а у кутенка желудок дай бог в полкулака. Ряха не треснет от такого изобилия? Да и вряд ли с псом случится что-то ужасное, если не получит один кусочек. Зато голод угомонится и наконец даст поспать, а пока дрыхнешь – и о еде не думаешь.

В неравном споре совесть уступила логике. Герман без сожалений и угрызений сунул в рот полоску и, блаженно зажмурившись, проглотил быстрее крокодила. После взял связку и взвесил – какая была, такая и осталась, а значит, что? Значит, от второго чудик не обеднеет. Следующий лоскут пленник постарался смаковать подольше, жуя, как жвачку, но челюсти измололи его в фарш за считаные мгновения. Когда же от пучка осталось меньше половины, Грид рассудил, что кабысдох спокойно обойдется тушенкой, и, ничтоже сумняшеся, приговорил все до последней крошки.

Со стороны бункера донеслось шуршание травы. Желудь сел на почтительном удалении, раззявил пасть и часто задышал, уставившись на человека горящими точками в черноте глазниц.

– Че пришел?

Песик подался вперед и махнул облезлым обрубком. Чуть слышно рыкнул, плюхнулся на пятую точку и вывалил язык чуть ли не до земли.

– Всем от меня что-то нужно, – проворчал Герман, крутя перед лицом банку с обшарпанной коровьей мордой.