Свора

Гостиницы, чей контингент составляли респектабельные иностранцы, приносили внушительный и стабильный доход; кроме того, с помощью подобного бизнеса легко отмывалась наличность, а в пустующих номерах-каютах, отделанных ценными породами дерева, проходили встречи, разборки и оргии. Что же касается бесед с терпилами, то на психику последних великолепно действовал вид темной, глубокой воды, омывающей борта посудин...

Да, красиво устроилась портовая братва, с шиком! Однако и ему, Геннадию, гневить Бога не стоит: как ни крути, а собственная земля - это тебе не ничейная водица, это капитал на все времена... Если, конечно, коммунисты к рулю не вернутся... Тогда - труба!

Он механически перекрестился.

Суеверный, как большинство жуликов, трусливо осознающий беспросветную греховность своего бытия, Геннадий смешно и глупо, к месту и всуе впадал в ритуально-религиозный раж, хотя о сути покаяния имел представление весьма общее. Покаяние подменялось вдумчивой скороговоркой: "Прости меня, Господи..." - и сопутствующим вознесением крестного знамения, что олицетворялось в его сознании с автоматическим прощением Отцом Небесным всяческих сомнительных деяний. Мол, слаб человек перед искушением, но ведь сознаю грех, уже немалое дело... Впрочем, подобной логикой в повинности перед Высшим Судией руководствовался не он один, метода издавна отличалась распространенностью широчайшей...

В офисе Геннадий увидел знакомую картину: ведающий продажей машин менеджер и разбитная секретарша пили чай, калякая о том о сем.

Получив отчет о прошедшем рабочем дне, увы, не отмеченном ни единой продажей, Гена отпустил работничков по домам, отчитал ночного сторожа за похмельный перегар и уединился с Костей для обсуждения текущих дел.

Обсуждать, собственно, было нечего, перемалывали одно и то же: проблему финансового кризиса, резко упавшие доходы подопечных коммерсантов, необходимость какой-нибудь крупномасштабной аферы с банковскими кредитами, затем вновь возвращались к теме получения мзды с бизнесменов...

- Сюсюкаем мы с ними и нянчимся! - рубил воздух ребром ладони Костя. Ишь, денег у них нет! Есть деньги! Глянь, на каких тачках ездят и в каких прикидах!

- От прошлой малины...

- Ладно тебе! Сколько, как говорится, людей ни воспитывай, а им все равно хочется жить хорошо! Свирепо с ними надо, вот чего! Брать за шкирман и сюда! В клетку, в колодец... И побольше садизма! Сразу бабки появятся! Садизма побольше! Кстати... Может, телок выпишем, а? Скажу сторожевому, чтоб сауну прогрел...

- Не... - Геннадий осторожно помассировал ладонью затылок. - Не в настроении я... И чайник чего-то трещит... Видать, магнитная буря.

- В смысле?

- Ну, в атмосфере какая-то непонятка...

- А-а...

Поставив "мерседес" в гараж, располагавшийся у торца дома, вошел в парадное.

Дом был реконструирован, жили в нем несколько весьма обеспеченных семей; квартира Геннадия занимала весь четвертый этаж, на котором лифт открывался лишь с помощью посланного с карманного пульта сигнала.

Геннадий вошел в квартиру, встретившую его темнотой и тишиной. Жена с ребенком лишь завтра к вечеру должны были вернуться из Турции, после отдыха на побережье.

Некоторое время он бестолково бродил по комнатам, вперемешку заставленным антикварной и новомодной зеркальной мебелью, громоздкими статуями из мрамора и чугуна, задевая макушкой развесистые театральные люстры и бессмысленно озирая аляповатые картины в золоченых рамах.

В обстановке квартиры властвовали дремучая безвкусица и карикатурная пошлость, но данные понятия были Геннадию попросту неведомы, все, чем блистало и пыжилось пространство его жилища, вселяло в него чувство основательности и благополучия. Да и вообще красиво...

Посмотрев по трем телевизионным каналам криминальные новости прошедшего дня, он, поразмыслив, набрал номер телефона Грыжи.

Трубку сняла Люська, супруга товарища-пьяницы.

- Ну, как твой?.. - кратко вопросил Геннадий.

- Опять в стельку! - донесся беспечный, со смешком ответ.

- Спит?

- Так не спят, так умирают...

- Ну тогда давай ко мне, он все равно не раньше полудня очухается.

- А...

- Моя завтра вернется, все тихо.

- Поняла!

- И ликерчик твой любимый имеется, ананасовый...

- Ну сейчас, красоту наведу...

- У тебя там всегда красота!

- Хи-хи...

Грыжа

Проснулся Грыжа в пять утра, охваченный какой-то неясной, тянущей душу тревогой.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменный и неиссякаемый источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но на этот раз не мучила Грыжу жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Грыжу; смутное воспоминание о какой-то утрате давней, затертой в памяти и вдруг шальным бумерангом вернувшейся и поразившей зеваку метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы...