Свороток. Тринадцать рассказов

Вот и мост, он похож на сон. Вернее, мост похож на мост, подвесной, стальной. На сон похоже все остальное. Река и лед, берега и горы. Прохожу по гладкому настилу. Ощущаю странную невесомость.

Сразу после моста слышу движение чьих-то шагов. Еще не вижу, только звук приближается. На широких лесных лыжах девушка. Из-под шапки выбиваются светлые пряди волос. Глаза кажутся почти бирюзовыми, и лицо с морозным румянцем выглядит в сумерках театрально прекрасным. Герда из «Снежной королевы», нет, сама королева.

«Ты куда? – слету спрашивает “королева”. – Погоди, дай угадаю, – смотрит с полсекунды, – ты в Кирин дом, не иначе? Мне тоже в ту сторону. Сейчас свернем с дороги, срежем по снегу, чтобы в темноте по деревне не шарохаться[6]».

Я счастливо киваю, ускоряю шаг, проваливаюсь в сугробы, временами глубоко, неважно. Нет, жизнь не театр, она гораздо круче. И вот уже стоим перед серым домом с четырехскатной крышей. Во дворе сердито лает лохматая собака. Тонкий лунный серп поблескивает эмалевой брошью на морозном небе. Добралась, неужели я все-таки добралась.

«Нагор, цыц, да замолчи ты наконец», – из дома появляется женщина с накинутой наспех шалью цвета топленого молока, за ней мальчик лет шести. «Нет, меня не предупредили, ну проходите же, холодно, дверь плотнее закрывайте за собой».

Оказываюсь посреди теплого незнакомого дома. Потрескивают дрова, за столом пьют чай, здороваюсь, пытаюсь улыбнуться, но от мороза застыло лицо. Похоже, никто не удивлен, наверное, здесь каждый день появляются какие-то люди.

Сознание плывет, как будто минутой раньше приземлилась на звездолете и еще не стряхнула космическую пыль с серебристого скафандра. Сажусь на низкую лавочку возле печки. Так не бывает.

Что первое надо сделать поутру, когда ты проснулась в горах, в Сибири, на дворе минус тридцать и окна в остывшем за ночь доме еще не растаяли? Само собой встать и принести воды.

Откуда? «А там, выйдешь за дальнюю ограду в конце огорода, спустишься с пригорка в лес, пройдешь по речной наледи, увидишь – возле упавшей пихты незамерзающий родничок. Возьми ковшик, без него не набрать. И да, валенки вон надень, а то снега местами по пояс. Ну и коромысло, конечно, оно у двери в сенях».

Дом той самой Киры, куда я вчера добралась, принадлежит творческим знаменитостям, которые сейчас в отъезде. Это крепкая деревенская изба, слегка измененная в нечто напоминающее творческую студию. Сейчас тут зимует приятельница знаменитостей пианистка Алена с сыном Богданом, и у них каждый день гости.

Алена варит Богдану пшенную кашу и попутно мне объясняет дорогу к роднику.

– Богдан, каша на столе, я тебя жду!

– Алена, я не буду пшенную кашу, я же говорил. Ты обещала принести от бабы Капы творога, сделать сырники.

– Богданчик, что ты предлагаешь? Она велела мне прийти, когда закончится рождественский пост.

Этот диалог доносится до меня уже в сенях. Рассудительному Богдану скоро семь. Он всех называет по имени, включая свою маму, особо интересным гостям подбирает новые имена. Он мне сразу понравился.

Пшенная каша, сырники – запредельно. Я шагаю по заснеженному огороду с коромыслом на плече и гремлю пустыми ведрами. Ну что, сестры и братья, доброе алтайское утро!

По первости расплескала из ведер почти всю воду на обратном пути. Вернулась, набрала заново. Обронила ковшик, снова возвращаюсь, веду поиски в снегу. Крепкий мороз и коромысло – нет лучше практики на осознанность. Валенки – гениальная обувь, единственное, что сейчас не замерзло – ноги.

Пока меня не было, в доме появились первые гости. Краснощекий бородатый парень метко рубит топориком щепки. Поставила ведра, наблюдаю.

– Печку топить умеешь, щепки сама настругаешь? – интересуется парень.

– Да как сказать… – мои мысли возвращаются к пшенной каше.

– Понятно, тогда учись, есть свои хитрости, пробуй, я скоро вернусь.

Бодро хлопает дверью, и вот уже скрипят по утреннему снегу его шаги. Освоить быстро топор, однако, потруднее коромысла. Плоховато получается. Благо много бересты. Вот-вот должны затрещать дрова.

А дым-то откуда? Алена выбегает из комнаты с испуганными глазами, быстро открывает печную заслонку. Понимаю, что оплошность непростительная. Виновато улыбаюсь. Про пшенную кашу можно забыть, Алена пошла мыть маленькую кастрюлю.

Хлопает дверь в сенях, с мороза заходят новые гости. Мне нравятся эти лица. Краснощекий парень держит в руках чудесный румяный хлеб. Гости рассаживаются за столом. Кто-то достает баночку с вареньем, появляются сухари, сахар, вскипевший чайник.

Алена зовет меня:

– Пойдем, поможешь лепешки раскатывать.

«Но там же хлеб» – неуверенно возражаю я. Алена смотрит на меня с легким укором. Кухонный закуток, цветастая клеенка на столе, небольшая плитка.

«На две деревни одна пекарня. Володя на пекарне помогает дрова колоть, ему с утра горячую булку выдают, а он с нами делится». Алена подвязывает волосы косынкой, споласкивает тонкие музыкальные пальцы под железным рукомойником и принимается за тесто. Почему здесь кирпич белого хлеба булкой называют? Булка же это что-то сладкое.